Этого нельзя допускать.

И через полчаса Анна встречает Марка.

У нее давно уже нет аппетита, она ест скорее по привычке, стараясь только, чтобы еда была полезной. Но сейчас, может, из-за долгих слез или из-за того, что не позавтракала утром, Анна ощущает голод. Она собирается купить что-нибудь в магазине на заправке и перекусить в машине. Но, подойдя к дверям, вдруг ощущает божественный аромат жарящегося мяса. Неподалеку располагается кафе под ярким тентом, где готовят что-то вкусное, и Анна идет туда. Ей некуда торопиться, она вполне может поесть по-человечески.

Анна садится за пластиковый стол и сначала просто наслаждается прохладой и покоем. К ней подходит официант, длинный мальчишка в не очень чистой белой куртке и переднике. Анна заказывает мясо, зелень, сыр, лаваш. Ей нужно серьезно подумать над вопросом, что она будет пить – нет, не вино, а томатный сок. Она вскидывает глаза на терпеливо ожидающего официанта, и под сердцем у нее вздымается огненная волна.

Это Марк.

Не обман зрения, не мираж, не галлюцинация, сам Марк, из плоти, которая не рассыпалась в прах под могильной плитой, из крови, которая не орошала щебень железнодорожной насыпи.

Он точь-в-точь такой, каким был в то лето, единственное лето их любви. Но его белая кожа покрыта бронзовым загаром. От Марка пахнет не земляникой и подмаренником, а дымом, прогорклым жиром и закисшим шампанским, и он не узнает Анну, смотрит на нее, как на постороннюю, чужую, незнакомую женщину. Отчего-то он очень коротко, глупо и некрасиво острижен, ужасно одет – в белую униформу, напоминающую не столько о кухне, сколько о больнице, и на правой руке у него безвкусная печатка с головой льва. Но это, несомненно, Марк, его шальные глаза, волосы мыском на лбу – сколько раз Анна пальцем очерчивала этот треугольник! – и даже в одном из передних зубов у него крошечная щербинка, такая же, как у Марка. Анна видит это, когда он оборачивается и улыбается в ответ на ее окрик. Он мог бы выглядеть так еще до встречи с Анной, когда был не столичным студентом, а просто мальчишкой с городской окраины…

– Марк, – говорит она с полувопросительной, полуутвердительной интонацией.

Он качает головой точно так же, как это делал Марк. Его вежливая улыбка воздвигает между ними ледяную стену. И он оттягивает на груди рубашку, демонстрируя бумажный прямоугольник, на котором написано: «Марат».

Вот как – он даже не очень скрывается.

– Ты не помнишь меня? – говорит Анна в его удаляющуюся спину, ее голос срывается в шепот, и она уже сама себя не слышит. – Почему ты меня не помнишь? Что это за игра такая?

Через полчаса Марк-Марат приносит ей заказ. Анна все это время сидит, нехотя пьет томатный сок и думает о том, что они, в сущности, одни в этом странном месте, пламенеющем из-за оранжевого цвета тента так, словно там, снаружи, все длится и длится роскошный закат. Если опустить поднятую вверх полосу ткани, то их никто не сможет увидеть с дороги. Когда Марк приходит и начинает ставить на стол тарелки, Анна трогает его за локоть. Расслабленной рукой, сначала ногтями – слегка поцарапывая, покалывая, – потом прокатывается всей ладонью по горячей коже, касаясь, лаская… Она сама не знала, что умеет делать это. Марк смотрит с недоумением, но не пытается отстраниться. Он словно стал моложе Анны, невинней ее, словно не вполне понимает, чего хочет от него эта женщина.

Когда Анна узнает, что она у Марка не первая, – это для нее удар и шок, но, кроме того, она чувствует еще и гордость и постепенно вытягивает из него подробности. С той девушкой он познакомился случайно, в кафе, за полгода до встречи с Анной. Сначала Марк даже не понял, чего она от него хочет, незнакомка показалась ему такой взрослой и красивой. Он ровно ничего не умел, и ей пришлось все сделать самой. Впрочем, незнакомка не выглядела обиженной.

И тогда Анна этому юному Марку говорит несколько слов, от которых удивление на его лице сменяется лукавым пониманием, он быстро идет от стола к входу и закрывает его. А потом возвращается.

На столе очень неудобно – жестко и холодно, к тому же он слишком легок, неустойчив, от толчков то накреняется, то становится на дыбы, это начинает напоминать родео. Опрокидывается пакет с томатным соком, звеня, летят на земляной пол вилки. Анна, чтобы удержаться, хватается за куртку Марка, ощущает под руками что-то непонятное… Тяжелая рукоятка и широкое лезвие кухонного ножа, остро заточенного, тусклого, как чешуя рыбы.

После, в машине, Анна поправляет макияж, глядясь в крошечное зеркальце пудреницы. Она чувствует себя не то чтобы удовлетворенной, но странно успокоенной, как бывает, когда приложишь к ушибленной коленке прохладный листок подорожника. Бумажным платочком Анна стирает с лица красные брызги, что это – томатный сок? Ах да, упал пакет. С некоторым беспокойством Анна припоминает, что запрокинувшееся лицо мальчишки, искаженное, с оскаленными зубами, совершенно, ничем, ни капельки не похоже на лицо Марка. Это не он.

– Но, может быть, я сделала что-то правильное? Вдруг это поможет мне его отыскать? Его – настоящего – единственного? – шепчет Анна, стоя дома перед зеркалом.

Ее пугает только то, что она не помнит – что именно она сделала.

Но это уже и неважно.

Анной овладевает настоящий охотничий азарт, она намерена отыскать Марка – чего бы ей это ни стоило. Мутная пелена безумия, которая покрывала ее разум, спала. Никогда она не чувствовала себя более собранной, бодрой, живой.

Марка она снова встречает через три дня, он голосует у шоссе, от зноя он слегка не в фокусе, и Анне кажется, что на обочине дороги стоит огромная черная птица. Гамаюн ли, вестник беды, или тот страшный ворон из стихотворения Эдгара По, что умел говорить только одно слово: «Никогда»? Однако дрожащий воздух постепенно устаканивается, и Анна видит, что это молодой мужчина в длинном черном одеянии, впрочем, почти до пояса оно покрыто серой дорожной пылью. Человек поднимает руку, но как-то безнадежно, не надеясь, что автомобиль остановится.

Однако Анна жмет на тормоза. В сказках героям дается три попытки, но она знает еще много превосходных чисел: семь, двенадцать, тридцать три, шестьсот шестьдесят шесть. Этот второй Марк – он более настоящий, чем первый, хотя бы потому, что выглядит ровно на возраст Марка, выглядит так, как он выглядел бы сейчас, если бы не то дурацкое несчастье. Марк не мог бы совершенно не измениться за прошедшие годы, верно? Привычка улыбаться одним уголком губ прорезала бы у рта тонкую серпообразную морщинку, а в глазах появилось бы новое выражение, доброе и задумчивое, и, быть может, он тоже отпустил бы небольшую бородку, просто для солидности…

Он не узнает Анну, но хотя бы смотрит на нее ласково. И все-таки это тот же Марк, у него глаза цвета горького гречишного меда, и длинные волосы спускаются на воротник чудного черного одеяния, и он садится рядом с Анной с непринужденной, естественной грацией. Ставит в ноги потасканную черную сумку. Говорит:

– Я, вообще-то, в Ключниково еду.