Сердце Винсент сильно колотится, она в замешательстве: какой абсурд – ревновать Киллиана за выпивку днем и женщину рядом, когда она стоит в таком платье у клуба, куда пришла к молодому мужчине, с которым уже почти спит.

Она представляет себе руки Киллиана на теле Ханны, как его разгоряченное праздником дыхание смешивается с ее дыханием. Оба тяжело дышат, гладят друг друга возле рождественской елки; потом Киллиан выдергивает еловые иглы из ее волос. Интересно, не в баре ли он сейчас, недалеко от кампуса, где продают медовуху? В том уютном, отделанном темным деревом баре, где он любит проводить вечерние занятия, когда они изучают поэму «Беовульф»?

– Моя жизнь без тебя не такая, нет. И я не знаю, что мы творим. Я думаю не об этом… Не знаю, о чем думаю. Сейчас просто с нетерпением жду приезда Олив и Рамоны. Этого достаточно, – говорит она.

– Ты меня разлюбила? – спрашивает он.

– К сожалению, нет.

– Я не сожалею! Пожалуйста, не разлюби меня. Умоляю тебя.

– Я не смогу… даже если захочу, – говорит она, и скука холодом набегает на ее тон, как волна.

– Винсент, я люблю тебя, – говорит он.

– Я знаю.

– Киллиан, твоя очередь. Иди сюда! – Из трубки слышится голос Ханны. Она смеется. Киллиан подхватывает смех, но замолкает, поняв, что это плохой ход.

– Ладно. Ты иди. Не пропускать же свою очередь. Поговорим… потом, – завершает звонок Винсент.

Винсент заказывает джин с тоником и пьет, прислонившись к столбу сбоку от сцены. Лу знает, что она здесь, в зале, но найти не сможет. На него направлен слишком яркий свет, на нее – мигающий. Ей нравятся такие ситуации, когда она никого не знает и ее никто не знает. Она не чувствует себя одинокой. Она еще ни разу не чувствовала себя одинокой в Париже – кажется, она бы говорила себе так, даже если бы это не было правдой.

Она чувствовала многое другое, но одиночество – никогда.

Одинокая – слово негативное. Одна – нейтральное. Ей нравится быть одной.

«Я одна», – думает она, и слово «одна» звучит положительно.

После нескольких быстрых песен начинается медленная композиция. Поет Ноэми. На этот раз без светодиодной ленты на голове. Прическа два «космических» пучка[93] и очки в толстой оправе. Винсент рассмотрела ее лицо, когда лазала в соцсетях, и решила, что она привлекательна какой-то ледяной красотой, словно явилась из темной морозной страны. Словно в детстве ей приходилось каждое утро пить горячий шоколад, добираться до школы на снегоступах и разводить голубоглазых лаек. Ноэми раз за разом поет на французском «куда ты уходишь». Это напоминает Винсент одну из ее любимых песен «ABBA» «Voulez-Vous», и как только это приходит ей в голову, Ноэми, как по волшебству, начинает петь «Voulez-Vous». Способности Винсент к прорицанию, хотя и слабые, снова активизировались. Пара минут «Voulez-Vous» – и музыка перетекает в «Gimme! Gimme! Gimme!» (A Man after Midnight). Ноэми исполняет припев. Зрители тоже. Винсент пьет и подпевает. Все оживленно танцуют. Женщина рядом с Винсент подпрыгивает, расшитое пайетками платье вспыхивает и гаснет, вспыхивает и гаснет.

Винсент не то чтобы пьяна, но ей радостно – ведь она так любит эту песню, и она смеется, потому что «Gimme! Gimme! Gimme! (A Man after Midnight)» и есть именно тот сигнал, который она мысленно отправляет Лу, наблюдая, как он играет на клавишах и нажимает кнопки на стоящих перед ним пикающих электронных коробках. У него на шее болтается пара больших наушников, и он время от времени прикладывает один из них к уху; волосы опять собраны сзади в свободный узел.

На нем белая рубашка. Он сияет. Похож на ангела.

Ей не терпится быть с ним наедине, целовать его, касаться его, вдыхать его аромат, быть покоренной и соблазненной им. Она смотрит на танцующих и слушающих музыку людей вокруг и думает только об одном.

Она поворачивает голову и видит Батиста, рядом с ним Агат. Винсент машет им рукой, но они ее не видят. Батист наклоняется к Агат и что-то говорит ей на ухо. Агат кивает и смеется, обнимает его за талию. Целует в губы. Люди вокруг них смыкаются, они теряются в толпе. Винсент поднимается на мыски и вглядывается, пока снова их не находит. Они все целуются, и она все смотрит, чтобы удостовериться, что зрение ее не подводит.

Наконец Винсент отворачивается и фокусирует взгляд на Лу.

Батист и Агат? Агат и Батист? Они никогда не кокетничают друг с другом. Но опять же, почти каждый раз, когда Винсент видит их вместе, там присутствует и Мина.

То, что Мина временами бывает холодна с Агат, внезапно становится логичным.

Винсент никак не может разобраться, почему ее охватывает ревность. Это неожиданно и совершенно противоречит здравому смыслу. Ревнует к кому? К Батисту? К Агат? К тому, что у этих двоих есть тайна, в которую она не посвящена? Она дружит с ними недавно, с лета; Батист и Агат знают друг друга много лет.

Батист женат, но и Винсент замужем. Не ей его судить! Она столько всего не знает о них. Они столько всего не знают о ней.

Все и везде все время делают то, что хотят. Хранят тайны.

Ее сердце при виде Лу на сцене начинает ускоренно колотиться. Она думает: «Сегодня я наконец с тобой пересплю», и эта мысль так же естественна и банальна, как думать: «Сегодня я сплю в постели». Она надеется, так оно и будет, а рядом с ней будет спать Лу. Ее выбор. Решать мне.

«Анчоус» уходит на перерыв, Батист находит Винсент. Он и Агат теперь рядом с ней, ведут себя как ни в чем не бывало, как будто только что пришли сюда, каждый сам по себе, и время совпало случайно.

Он целует Винсент в обе щеки.

– Все-таки смог прийти, Видабс. И еще не вечер, так ведь? – говорит он.

– А Мина не смогла? – Винсент противно, что она сразу заговорила о его жене, но мысли у нее путаются.

– Не-а. На работе задерживается, – отвечает Батист, слова которого накладываются на гул сотни разных разговоров.

– Coucou! Ты великолепно выглядишь, – говорит Агат. – Какое платье! Ну богиня, да и только! – Она берет лицо Винсент в ладони.

– Новое. Вчера купила. – Винсент вдруг чувствует себя глупо и не к месту. Поправляет подол платья. С плащом в руках ей вдруг становится жарко.

– А что вы с Лу делаете после концерта?