дыхание у ее лица слегка отдает пивом и мятой. Ей очень нравится, как оно пахнет. – Одна девушка в Лондоне… Доминик, это было в сентябре, но сейчас все кончено, я с ней больше не встречаюсь. Теперь-то ты понимаешь, почему я делаю эти чертовы стойки на руках? – добавляет он, смеясь возле ее шеи.

– Когда у тебя день рождения? Вот видишь? Разве мне не положено это знать?

– Откуда тебе это знать? Ты можешь читать мысли? Двенадцатого апреля, – говорит Лу.

В апреле ему исполнится двадцать пять, и его палец внутри.

– Я говорила тебе, что мой день рождения в сентябре, – говорит Винсент и невольно издает низкий прерывистый стон.

– Да. Пятнадцатого. Я запомнил, – говорит он, разворачивая ее лицом к себе.

– Однажды ты сказал, что любишь проституток. Значит ли это, что ты…

– Нет, Винсент. Я имел в виду, что люблю их, потому что они люди… такие же, как мы с тобой.

– Отлично! Я тоже это имела в виду! А давай больше никому об этом не скажем пока? Даже твоему лучшему другу Батисту. А то он слишком зазнается: «Я же говорил», – и все такое. Пусть гадает.

– Хочешь держать меня в секрете?

– Не в секрете! Люди уже и так догадываются. Твоя кузина нас практически застала с поличным! – говорит Винсент. Лу одной рукой снимает рубашку.

Она стягивает колготки, снимает белье. Она без одежды у него в спальне. Это наконец происходит. Она гладит его по волосам.

– Сейчас меня ничего не интересует, кроме тебя, – говорит он, будто не веря в происходящее. – В секрете так в секрете.

– А потом ты еще будешь передо мной на руках ходить? Мне нравятся стойки на руках.

– Ouais… tout le temps[94]. – Он жадно целует ей шею.

– Спасибо за сегодняшних «ABBA». Я их обожаю, – говорит она.

– Хорошо. Знаю. Это было для тебя.

– У тебя презервативы есть? – Ее рот у его обнаженного плеча. Она нежно прикусывает его, думая о том, чем занимаются сейчас в Кентукки, где на шесть часов раньше, Киллиан и Ханна. Если бы только Киллиан мог вообразить, что она сейчас в Париже, где на шесть часов больше, занимается тем, чем занимается.

– Да, есть.

Она считала, что все произойдет у нее в постели, а происходит у него. Ее чувства обостряются с каждой секундой, что она изучает его обнаженное тело, пока оно то ныряет в тень, то возникает в полупрозрачном свете. Она наслаждается им. Худощавым и сильным телом молодого солдата. И вот «он» – необрезанный, как у Киллиана. Винсент упивается его видом, больше ей не надо пытаться представить себе его. Он исчезает из вида, когда Лу оказывается у нее между ног. Он терпелив и сосредоточен, лижет и целует, и только потом входит в нее.

Там, у Лу в спальне, она умирает трижды, в последний раз – медленно и тепло, после того как на часах отобразилось три утра, а он все повторял ей, как она хороша. Он говорил где-то возле ее уха, под голову подложил ладонь и нежно гладил волосы.

Завтра, покидая его постель, она сообщит ему, что, пока Олив и Рамона в Париже, им придется понизить накал страстей.

Держать его в секрете.

Она проснется рано и уйдет домой. Примет душ, переоденется. Дочь и подруга возникнут на пороге. Приготовят горячий шоколад, нарядят рождественскую елку и наденут одинаковые пижамы. Олив и Рамона будут стараться отрегулировать свои нарушенные длинным полетом биологические часы.

А пока они спят, Винсент будет бодрствовать, ощущая приятную боль в теле.

Cette tigresse, le loup a gagné.

Эту тигрицу волк победил.

Часть вторая. Винсент et[95] Лу

1

МОНТАЖ: УЛИЦЫ ПАРИЖА, КВАРТИРА ВИНСЕНТ – ДЕНЬ, НОЧЬ

Кадры Рождества в ускоренном режиме: гирлянды, подарки, еда и вино. Винсент, Олив и Рамона. Едят, пьют и смеются. Мелькают листки календаря.

РАССКАЗЧИК (З. К.)

«Это от папы?» – увидев букет пушистой мимозы на кухонной стойке, спрашивает Олив.

Винсент, Олив и Рамона ходили-бродили среди сияющего декабрьского холода. По Сен-Жерменскому кварталу, чтобы походить по магазинам. В седьмом округе, чтобы отвезти еще сережек «Go Wilde!» в «Цитрон Клэр», так как первая партия была распродана. В кафе «Де маго» на кофе и хлеб с маслом и медом, как Джеймс Болдуин[96] и Пикассо. Через второй и девятый округа в базилику Сакре-Кер, чтобы зажечь свечи и помолиться. В Лувр на экскурсию за кулисы, любезно предоставленную мистером Лораном, и в музей современного искусства для того же мероприятия, проводимого Батистом, который, как сам признался, был в восторге от того, что познакомился с людьми из «реальной жизни Винсент». И пока они там были, Винсент вполне удалось притворяться, что она не видела его поцелуй с Агат.

Она вела себя так же, когда Агат пришла к ним на ужин в канун Рождества. Винсент по рецепту мамы приготовила рождественские тефтели с клюквой и картофельное пюре. Агат явилась с мильфеем и эклерами, которые она купила, и испеченным ей самой рождественским кексом с инжиром и пряностями. Она знала, где у Винсент в каждом округе любимые пекарни и кондитерские. Она урвала ее любимые релижьес и булочки с шоколадом в одной кондитерской на rue Yves Toudic в десятом округе. Когда Винсент выразила беспокойство по поводу избытка у нее в квартире французской выпечки, Агат, рассердившись, заставила ее признать, что на свете, безусловно, есть проблемы и похуже.

Проводить время с Агат было так приятно, что Винсент совершенно забыла, что обиделась на нее. В присутствии Олив Агат немного смягчилась и не сыпала непристойностями, а искренне интересовалась у Олив про школу и ее жизнь. И Рамона с Агат хорошо ладили, даже засиживались допоздна за вином после того, как Винсент и Олив уходили спать в одной постели и быстро засыпали под тихий смех за дверью спальни.

Осмелев, Винсент даже не предупредила Агат, чтобы та не упоминала при Олив или при Рамоне Лу, считая, что Агат и так сообразит этого не делать.

Агат испытание прошла.

А вот миссис Лоран – нет.

Перед отъездом Олив и Рамоны они пригласили миссис Лоран на чай с печеньем. К счастью, когда гостья сказала что-то об «очаровательном молодом человеке», который часто бывает в квартире, Олив пошла на кухню подлить себе чая и не слышала.