за бедра. Однажды он нежно лизал и посасывал ее соски, и она кончила – сам он с удивлением понял, что тоже достиг апогея, влажно расплылась темнота. Voilà! Именно это у нее перед глазами, когда она разговаривает с Киллианом и тот спрашивает, чем она занимается. Она чуть не вскрикивает, вспомнив, и радуется, что это не видеозвонок, иначе он увидел бы, что ее лицо омрачают следы мучений от испытываемых одновременно чувства вины и желания.

Лу шлет ей песню Джефа Бакли «Everybody Here Wants You»[75].

Винсент посылает «Tessellate»[76] группы «alt-J» и «Furnaces»[77] Эда Харкорта.

Он: «Can’t feel my face»[78] в исполнении The Weeknd.

Он: «I’m Your Man»[79] Леонарда Коэна и «Power over Me»[80] Дермота Кеннеди.

Она мучительно и напряженно думает о том, как Лу выбирает эти песни и применяет их к ней. Она не выдерживает, и ей приходится лечь. Она размышляет, не потратиться ли на кушетку.

Она: «Because the Night»[81] Патти Смит.

Он: «Angel»[82] группы «Massive Attack» и «Can’t Get You Off My Mind»[83] Ленни Кравица.

Она: «Partition»[84] Бейонсе и «Justify My Love»[85] Мадонны.

Он: «Talk»[86] Hozier и «The Sweetest Taboo»[87] Шаде.

После этих двух песен она снова в постели.

Она: «Lovesick»[88] в исполнении Banks и «Two Weeks»[89] FKA twigs.

Он: «Rue Saint-Vincent»[90] Ива Монтана после того, как они холодным беспокойным вечером совершают прогулку туда и он показывает ей вывеску с ее именем.

В течение недели они каждое утро пересылают друг другу – туда-сюда – «Je t’aime… moi non plus»[91] Джейн Биркин и Сержа Генсбура.

Винсент составляет из песен плейлист, дав ему название «Страсть в разговоре», и слушает на прогулках, воображая себя в un film français[92].

Когда Лу учился в школе, то был слишком большим хулиганом, чтобы как следует прочитать «Джейн Эйр», и она покупает ему эту книгу. Он присылает ей сообщение из целого ряда восклицательных знаков, когда гадалкой оказывается Рочестер и когда он наконец рассказывает Джейн правду о Берте. Лу обводит фразу «полураскрытая роза», делает снимок и посылает ей.

В дни, когда в штатах отмечают День благодарения, Лу, рассудив, что вдали от семьи она может скучать, приходит к ней и дарит натюрморт, над которым работал. Кожура клементина, которую он положил себе в карман, когда был у нее в квартире на первом ужине, изображенная на столе, рядом ваза с похотливо-красной полураскрытой розой. За стеклом тигриные лапы, они лишь угадываются из-за налитой в вазу воды.

Винсент. Моему клементину. Моей розе. Моей тигрице.

Как и обещал, картину в рамке он вешает над ее кроватью.

Наступает декабрь, днем становится холоднее, темнота растягивается. На прошлой неделе Винсент взяла выходной и не преподавала, потому что из-за месячных опять плохо себя чувствовала. Пришел Лу, приготовил чай и тост. Завтра прилетают Олив и Рамона, они проведут с ней рождественскую неделю.

Сегодня она идет на концерт «Анчоуса» одна, потому что и у Агат, и у Батиста оказались другие планы, хотя оба сказали, что постараются увидеться с ней позже.

Как бывает вечерами, на улицах и тротуарах людей вполне достаточно, и Винсент комфортно идти одной. Она неторопливо направляется к Ле Маре, не спешит, осваивает новый маршрут. Ей нравится теряться в Париже; это лучше, чем потеряться где-нибудь еще.

Когда она сворачивает на rue du Temple и когда идет по rue de Braque, ей вслед присвистывают, потому что издали кажется, что под плащом у нее только черные блестящие колготки и ничего больше. Платье – красное, воздушное – едва доходит ей до колена. Губы накрашены под цвет платья, которое, как считает Винсент, легко определить как платье женщины, которая переживает определенные чувства. Платье-месть. Она увидела его на торговой улице в витрине и зашла померить, убеждая себя, что купит его, только если оно сидит идеально, – оно сидело. К платью она надела черные бархатные туфли на платформе и с сигаретой шагает сквозь сухой и прохладный звездный вечер.

Она подходит к клубу, но тут в сумке вибрирует мобильник – звонит Киллиан. Отойдя в сторону, она отвечает.

– Salut, – говорит она.

– Винсент, любимая. Как ты? Завтра приезжает Олив, да?

Ах, она обожает его голос, его акцент. Раздражает до чертиков. И это после всего, что произошло?

– Да, завтра. Они с Рамоной летят одним рейсом, – говорит Винсент.

Ее всегда успокаивал тот факт, что Рамона тоже жила в Нашвилле, недалеко от Олив, но теперь, когда Винсент в Париже, это успокаивает еще больше. Бездетная, счастливая Рамона была Олив второй матерью, и Винсент чувствовала себя намного лучше, зная, что ее близкая подруга неподалеку и всегда придет дочери на помощь, а еще не такой виноватой, что сама далеко.

Летом они всей семьей решили, что Олив проведет Рождество с Винсент, а Колм – с отцом в Кентукки. У мужчин были планы покататься на лыжах в Индиане и закончить начатый на прошлое Рождество марафон просмотров Джеймса Бонда.

– Когда к тебе приезжает Колм, сегодня вечером или завтра? – в свою очередь спрашивает она.

– Он отложил день приезда до послезавтра, это все фильм, над которым они работают. Какие-то сложности с расписанием из-за одного актера, – говорит Киллиан с живой интонацией, которую Винсент сразу узнает. Он слегка навеселе или даже пьян. Она мысленно высчитывает, сколько времени в Кентукки – на шесть часов меньше. Значит, три часа дня.

– Кстати, о днях… как мило, ты пьешь среди дня. Развлекаешься, да? – говорит Винсент. – Ты хорошенько расслабился. – Прислонившись к стене здания, она наблюдает за вереницей людей, просачивающихся сквозь двери клуба. Подтыкает получше шарф на шее; ужасно замерзли ноги.

На другом конце слышен треск телефонной линии, потом женский голос:

– Винсент, давно потерянная жена! Винсент, ты должна вернуться домой. Муж пропадает без тебя. Мы тут в «дартс» играем, и он среди бела дня напоил меня двумя рюмками текилы! – Последнюю фразу женщина практически выкрикивает.

– Вин, прости. Пожалуйста, прости. Это Ханна, с работы. Ты с ней знакома. Это спонтанное сборище, мы не одни. Здесь еще Джамал. Помнишь Джамала? Извини, что я позвонил и потревожил тебя, просто я очень скучаю. Моя жизнь… моя жизнь без тебя не такая, как с тобой. А твоя без меня? Какого черта, – Киллиан перебивает сам себя. На том конце