Фильм длился недолго – около часа. Ведь это была артхаусная короткометражка. Я даже не успела ещё вынырнуть из его таинственной, немного мрачноватой атмосферы, как уже отзвенели финальные аккорды, потянулись титры и в зале вспыхнул свет. А затем раздались аплодисменты. Я даже вздрогнула от неожиданности. Почему-то я совершенно этого не ждала. Покосилась на Джареда и увидела, как он буквально расплывается в довольной улыбке, даже кончик носа у него покраснел от удовольствия. И снова во всём его облике появилось нечто ребячливое, удивительное для такого хмурого и замкнутого мужчины. Все-таки он был удивительным человеком, этот Джаред Вазовски.

– Пойдём, – радостно шепнул он мне. – Пора принимать поздравления.

Джаред поднялся, вслед за ним встали и другие члены съёмочной группы, сидевшие в одном ряду с нами. Все вместе мы пошли по проходу к сцене, на которой, как оказалось, уже успели установить длинный стол со стульями и микрофонами для каждого из нас. Я, признаться, боялась, что мне страшно будет оказаться перед зрительным залом, почувствовать на себе одновременно тысячи глаз. Но, как оказалось, с ярко освещённой сцены зал казался просто огромной чёрной ямой, я не видела ни обращенных ко мне лиц, ни взглядов и потому чувствовала себя спокойно и раскованно.

Первым заговорил Джаред. Видимо, он уже как-то пережил первый восторг, взял себя в руки, и голос его снова звучал сдержанно и глуховато.

– В первую очередь я хочу поблагодарить всех тех, кто помог мне создать этот фильм…

Джаред говорил довольно долго, упомянул родителей, каких-то поддерживавших его друзей – видимо, так было положено. Я на какое-то время отвлеклась, разглядывая то, как украшена сцена. А потом вдруг услышала свое имя.

– И отдельно я хотел бы поблагодарить прекрасную актрису Раду Казан, – так он произнёс мою фамилию.

В зале снова зааплодировали, засверкали вспышки фотокамер. Я замерла в растерянности, не зная, что от меня требовалось, а Джаред шепнул мне:

– Просто улыбайся.

Я улыбнулась, и зал отчего-то взорвался ещё громче. Джаред проводил меня обратно на моё место, и ведущий объявил, что зрители могут задавать нам свои вопросы. Я снова слегка напряглась, переживая, что не смогу понять, о чём меня спрашивают, не говоря уж о том, чтобы развернуто ответить. Поначалу вопросы задавали Джареду, и лишь через несколько минут один из зрителей – я не смогла толком его рассмотреть – спросил, как мне удалось сыграть глухонемую девочку.

– Дело в том, – начала я, – что я в тот момент ещё не очень хорошо говорила по-английски и в каком-то смысле и чувствовала себя в группе глухонемой.

Все отчего-то рассмеялись, в зрительном зале снова раздались хлопки. Однако я поймала на себе взгляд Бет, которая едва заметно неодобрительно качнула головой. Видимо, я сказала не то, что следовало.

Вопросы следовали один за другим, я отвечала, однако настроение моё упало. Мне вдруг опять показалось, что я говорю невпопад и заставляю всех вокруг чувствовать себя неловко.

Машина лавировала в нью-йоркском трафике, а Бет сидела на мягком сиденье, как всегда, очень прямая и сдержанная.

– Рада, этот вечер очень важен, – сказала она мне, немного помолчав. – Тебя впервые заметили, разглядели. Неважно, получит фильм Джареда награду или нет – тебя всё равно уже запомнили. Ты допустила сегодня несколько ошибок – например, когда упомянула про свой слабый английский. Это минус. Режиссёры, думая о том, какую актрису взять на главную роль, будут вспоминать, что у тебя сложности с языком, и отбросят твою кандидатуру. Ты можешь выучить язык в совершенстве, но в их памяти ты всё равно останешься девочкой без знания английского.

– Значит, всё пропало? – растерянно спросила я.

– Может, и нет, – покачала головой Бет. – Ты взяла зал непосредственностью и обаянием. Не исключено, что это станет более весомыми козырями, чем совершенное владение языком. Ничего, – пробормотала Бет себе под нос. – Мы ещё посмотрим, как скажется на твоём имидже эта премьера. Подумаем.

Я откинулась на спинку сиденья и стала думать, в какой момент моя жизнь так изменилась? После того как я согласилась на предложение Бет, она немедленно развила бурную деятельность. Уже на следующий день я встречалась с адвокатом – мистером Цфасманом, который оказался выходцем из бывшего СССР, прекрасно говорившим по-русски. Он внимательно меня выслушал и тут же начал разрабатывать какие-то схемы, благодаря которым я могла избавиться от опекунства тётки и перебраться под опеку американской семьи. Я просила его только об одном – чтобы мне не пришлось встречаться и разговаривать с Ингой лично. Но мистер Цфасман, предложивший мне звать его Марком Анатольевичем, заверил меня, что он об этом позаботится и видеться с тёткой мне не придется.

Буквально через два дня Бет представила меня семье, которая согласилась взять надо мной опекунство. Это была немолодая пара, дети которой давно выросли и нечасто баловали их визитами. Дебби и Карл приняли меня радушно – им, конечно, было отлично известно, что все это затевается лишь с одной целью – помочь мне остаться в Америке. Ни я, ни они не затруднили себя демонстрацией внезапно возникших родственных чувств, мы пообщались приветливо и доброжелательно. Бет, вероятно, уже договорилась с ними о вознаграждении, а мистер Цфасман подготовил необходимые бумаги. Решено было, что жить мне с моей приёмной семьёй совсем необязательно, необходимо лишь бывать у них хотя бы раз в неделю и, разумеется, присутствовать в те дни, когда могла нагрянуть с проверкой попечительская комиссия.

Мне же Бет подыскала квартирку – крохотную и очень скромную, но зато располагавшуюся недалеко от офиса киностудии, с которой сотрудничала Бет.

После этого колёсики завертелись. Мистер Цфасман заезжал ко мне раз в пару дней, привозил на подпись какие-то бумаги. В подробности моего дела он не вдавался, иногда хмыкал и говорил, что возникли непредвиденные трудности, иногда тонко улыбался и заверял, что всё идет хорошо. Я до последнего не верила, что ему удастся выцарапать меня из когтей тёти Инги. Я знала, что Цфасман подал судебный иск. Перед этим он подробно расспросил меня об обстановке в семье Инги, отправил одного из своих подручных на место, чтобы взять свидетельские показания о неблагонадежности семьи у соседей, а затем оперировать ими в суде. И всё же я не верила, что ему удастся меня отстоять. Каждое утро я ожидала, что сейчас позвонит Бет или заедет Марк Анатольевич, и мне сообщат, что нужно собирать вещи и возвращаться к тётке. Я, как приговоренная, ждала оглашения своей жестокой участи.

Но время шло, а я все оставалась в Америке. Съёмки закончились, начался следующий период работы над картиной – я уже знала теперь, что он называется постпродакшн. Я прилежно учила английский, ходила в школу актёрского мастерства, где меня заставляли правильно двигаться, правильно говорить, импровизировать, вживаться в образ персонажа. Обучение в этой школе стоило баснословно дорого. Моими однокурсниками были дети многих голливудских знаменитостей, наследники крупных американских состояний. Возможно, именно поэтому ни с кем из них дружбы у меня не сложилось. На меня смотрели как на выскочку, свалившуюся сюда из какой-то дикой малокультурной страны и внезапно возжелавшую отобрать предназначавшиеся им по праву рождения лавры.