— Когда я был маленький, мы макали ломтики манго в тахин. Это такая смесь перца, соли и лайма.

— Я его не пробовала. — Я знаю о тахине из роликов про мексиканскую кухню, но сама ни разу не собралась его приготовить.

— Очень вкусно, если любишь острое.

— Люблю. — Кстати об остром — я протягиваю руку за спину Люку и беру с полки баночку кайенского перца. — Значит, ты не готовишь, это мы выяснили. А что ты ешь дома?

— Растворимую лапшу. Готовые макароны с сыром. Заказываю доставку. Ну и так далее.

Я оторопело оглядываю его с ног до головы.

— Как ты жив-то до сих пор? Это же не настоящая еда.

— Мне хватает. — Он ежится под моим взглядом.

— А как же овощи? Фрукты? Мясо? Рыба?

— Иногда я ем яблоки.

Я морщусь так сильно, что шея болит.

— Да у тебя так будет заворот кишок. Надо питаться нормально. Давай я завезу тебе этого карри.

Он поднимает бровь:

— Ты собираешься что-то готовить для меня?

Я прикусываю язык. Сама не подумала, что предлагаю. Но готовые макароны с сыром — это же ужас что такое! Как это мне так быстро расхотелось набить ему морду и захотелось его накормить?

— Для тебя — нет. Так уж и быть, я побалую тебя остатками с моего стола.

Он поджимает губы и немного кривится. Я не сразу соображаю, что это он так улыбается. Тут он, видимо, одумывается и стирает улыбку.

— Еще что-то?

Я иду к кассе, а по пути сую в шоппер пакетики курмы, тамариндовых шариков, красных ломтиков сушеного манго, соленого чернослива. Не так часто я здесь бываю, чтобы практиковаться в умеренности, а бабушка скорее рассердится, что я купила мало, чем огорчится, что я была слишком расточительна.

Люк снова поднимает бровь:

— Это тоже для карри?

— Не-а. Это всякие вкусности, чтобы родственникам было из-за чего передраться.

— Родственники — это кто? Родители? Эта твоя двоюродная сестра? Девчушка из твоей ленты?

— Я живу с мамой, папой, его новой женой Прией, их дочкой Иден — это девчушка из моей ленты, — тетей и дядей, двоюродными сестрами Алекс, Кейс и Кейшей и бабушкой.

— Вот и в Мексике так было, — говорит Люк. — Я жил в одном доме с пятью двоюродными братьями и сестрами и всеми нашими родителями.

Я обращаю внимание на то, что он не говорит «дома», в отличие от других участников спонсорских программ, когда они рассказывают о родной стране.

— Тебе нравилось?

— Там? Да не очень. Я всегда хотел свою комнату и чтобы меня не трогали. Но теперь, когда она у меня есть, я иногда скучаю по гвалту.

Именно звуки делают дом домом. Симфония разговоров, возгласов, смеха, которые оживляют стены и крышу.

— Да, понимаю.

Я расплачиваюсь, мы выходим из магазина.

— Ну вот, наше время кончилось. Было не так уж плохо, согласись.

Люк что-то рычит и торопливо шагает прочь, даже не попрощавшись.

Если он и заметил, что проговорил со мной на пять минут больше, чем собирался, то предпочел об этом не упоминать.

Я все думаю о той краткой смущенной улыбке.

Может, влюбиться в него — не такая уж непосильная задача, как я думала.

Глава одиннадцатая

Дня через два после нашего с Люком неофициального двадцатиминутного свидания я захожу в комнату к Алекс. Бардак там хуже прежнего. Стены в рисунках и вырезках стали больше похожи на доску, где охваченный паникой сыщик развесил материалы дела, которое может стоить ему карьеры. Повсюду скотчем прилеплены десятки эскизов, одни с образцами тканей, другие наскоро раскрашены акварелью, и все соединены друг с другом головокружительной паутиной ярких ленточек, приколотых к стене кнопками.

Я замираю на пороге, разинув рот.

— Ты даром времени не теряла…

— Избавь меня.

Моя двоюродная сестра, обычно такая ухоженная и накрашенная, словно сетевая модель, сидит за швейной машинкой без накладных ресниц и макияжа, а круги у нее под глазами за последние дни стали еще темнее. Даже волосы она перестала аккуратно брить, и теперь вся голова у нее в мелких черных кудряшках, опасно напоминающих бабушкину любимую прическу.

Хорошо, что я предложила ей помощь.

Я закрываю дверь за собой и бросаю Алекс пакетик красного манго, который купила на Международном рынке и припрятала специально для нее.

— Это мне? — Она сияет и разрывает пакетик. — Я всегда знала, что ты моя любимая двоюродная сестричка.

— Я у всех любимая. — Я оглядываю комнату. — Ну, что ты мне поручишь?

— Топаз передал мне их позавчера, когда я встречала Иден со школьного автобуса. Тебе надо будет наклеить бусины и блестки вот на те костюмы по узорам вон на тех бумажках. — Она показывает на свою кровать, где стоят четыре пластиковых мешка, набитые сверкающими серебряными шортиками, трусиками и лифчиками от бикини.

Я беру с покрывала несколько листов бумаги.

— Где тебе это напечатали?

— В копи-центре в «Стейплс».

— Я думала, он сто лет назад закрылся.

— Пока работает. Есть еще люди, которые используют бумагу, знаешь ли.

— Да-да, для милых блокнотиков в стиле ретро и для рекламных листовок, которые делают в отчаянной попытке выделиться в этой цифровой рекламной помойке. Я могла бы загрузить эти узоры в планшет.

Алекс криво улыбается:

— Помогать будешь? А то уже пристукнуть хочется.

Вот черт, она и правда на грани нервного срыва. Я нахожу пакетики с блестками, рассортированными по цветам. Забираюсь на кровать, устраиваюсь поудобнее, беру ближайший мешок и начинаю выкладывать и наклеивать блестки на ткань.

— В последний раз я занималась таким лет в двенадцать, наверное.

Алекс смеется, не сводя глаз со своего шитья.

— Ты умоляла меня разрешить тебе помочь, а потом уже ни разу не предлагала.

Как не любить эти костюмы для Карибаны с их шиком и блеском! Не говоря уже о головных уборах с огромными перьями. Алекс помогала их мастерить с восьми лет — как только перебралась жить к нам.

Мы тогда пошли к Дэвисам на ежегодное барбекю, которое они устраивали для черной колдовской общины перед Карибаной, и Алекс заявила Йохану, что может придумать костюмы и получше. Он нагнулся, заглянул в ее детское личико и сказал:

— Докажи.

Она и доказала. Даже не получив свой дар, она просто потрясающе придумывала ослепительные наряды. Я неизменно восхищалась своей старшей двоюродной сестрой. Однако, когда я поняла, сколько надо трудиться, чтобы помочь ей с костюмами, я решила, что, пожалуй, откажусь. В двенадцать лет я была не готова к тому, чтобы часами пришивать бусины и блестки.

А