Вместо этого я вижу в его глазах чистейшее пламя одержимости, обладания. По коже бегут мурашки, будто от болезни, от которой нужно избавиться, но почти обжигающее напряжение вызывает у меня лишь дрожь. Он видит это, знаю, что видит, поскольку одержимость в его темнеющих глазах становится похотью, и мы теряемся друг в друге.

Ни толпы, ни игры, ни ненависти. Только мы и наша маленькая дурацкая игра, в которую, я даже не уверена, что знаю, как дальше играть. И все же мое внимание приковано к нему, пока не истекают секунды на часах и по арене не разносится эхо сирены. Мы выиграли игру, но, похоже, я потеряла кое-что еще в процессе, и не знаю, как это вернуть. Да и хочу ли я этого вообще.

Глава 19

Нова

«Золотой мальчик»

Мэделин Питерс – проклятие моего гребаного существования. Я ненавижу ее, я, мать вашу, презираю ее, и это никогда не было проблемой. Но теперь я не только ненавижу ее, но и знаю, какова она на вкус. Я знаю, каково это – чувствовать, как ее язычок скользит по моему члену, каково ощущение ее киски, сжимающей мои пальцы, и знаю, что обязательно трахну ее до самозабвения. Это неизбежно. Я все это знаю, но когда я услышал, как этот гребаный кусок дерьма, игрок «Уорриорз», говорит Джошу, что поимел бы ее, как шлюху, коей она и является, я будто спятил.

Даже не знаю, что произошло. Вот я несусь мимо них на коньках, не отрывая глаз от шайбы и игры, а в следующее мгновение я уже на нем, и его кровь брызжет из-под моих кулаков, пока я его избиваю. Во мне всегда была некая потребность, когда дело касалось ее, но это была потребность насмехаться над ней, унижать ее, ненавидеть, а теперь это нечто совершенно иное. Теперь я хочу запустить руки в ее волосы и смотреть, как она снова давится моим членом, трахать языком ее влагалище, пока она не простонет мое имя. Черт, все, о чем я могу думать, – это ее узкая упругая киска, сжимающаяся вокруг моего члена так же, как она стискивала костяшки моих пальцев. Это грязные, непристойные, запретные мысли, которые не имеют права появляться в моей голове, но я не могу их стереть, как не могу стереть ее вкус со своего языка.

Вода в душе обжигает тело, пока я смываю с кожи кровь и пот. Остальные ребята вокруг меня смеются и шутят, радуясь очередной победе, и я горжусь ими, но не могу присоединиться к ним сейчас, когда внутреннее смятение приводит меня в бешенство. Это и тот факт, что Джош, мать его, Питерс, не переставал сверлить меня взглядом с тех пор, как мы скатились со льда. Он ведет себя еще более раздражающе, чем обычно, и я в двух секундах от того, чтобы спросить его, в чем его гребаная проблема.

По дороге сюда тренер уже высказал мне за драку, и я снова извинился, пообещав, что такого больше не повторится. Мы оба знаем, что это чушь собачья, но он всегда меня прикрывает. Он один из немногих людей, на которых я могу положиться, он всегда честен со мной. Остальные ребята только по спине меня похлопали за то, что я разбил лицо тому козлу. Его, кстати, пришлось отправить на скамейку запасных после нашей ссоры, но никто из них так и не понял, что заставило меня сорваться.

Никто, кроме него.

Джош, чтоб его черти драли, все еще пялится на меня, даже после того, как я принимаю душ, вытираюсь и начинаю одеваться. Я чувствую на себе его взгляд. Он наблюдает за мной, оценивает, ищет слабое место, которое ему никогда не найти. У меня его нет, но он все равно ищет его, ожидая реакции, которую я не в настроении ему давать.

Когда другие парни начинают расходиться, а я собираю свои вещи, он наконец прерывает молчание.

– Что, черт возьми, это было? – его тон полон отвращения, и я чувствую, как внимание нескольких парней, которые уже собирались уходить, переключается на нас.

Арчер стоит слева от меня, Рейн справа, а Джош – по другую сторону скамейки в центре. Деймон Форбс все еще топчется в углу. Все четверо не сводят с меня глаз, наблюдая и ожидая. Я заканчиваю складывать вещи в сумку, не спеша отвечать на его вопрос, кладу сверху коньки и застегиваю молнию.

Когда я, наконец, поворачиваюсь к нему лицом, то понимаю, что это может закончиться только одним способом, поэтому не утруждаю себя никакими любезностями или оправданиями.

– А может это ты мне расскажешь, какого хрена это было, а, Питерс? – выплевываю я, и гнев, который я испытывал до этого, снова закипает в жилах. – Так и будешь позволять каким-то уродам трепаться о твоей сестре?

Арчер тихо выругивается, когда наконец осознает, что произошло на льду, но Джош остается абсолютно спокойным. В конце концов, он сын своего отца.

– Не понимаю, почему бы и нет, я ведь позволяю тебе это делать, не так ли?

Я чуть не усмехаюсь. У меня нет желания напоминать ему, как он, мать его, всегда вмешивается, когда я разговариваю с ней, но, думаю, эту стадию мы уже прошли.

– Ты и правда такой же, как твой гребаный отец, – кидаю я, зная, как это его заденет.

Я чувствую, как Арчер и Рейн встают по бокам от меня, и вижу, как уголки губ Деймона кривятся в ухмылке. Они знают, что сейчас произойдет.

– Что ты мне сейчас сказал? – Джош делает шаг вперед, расправляя плечи.

– Ты меня слышал. Твой папаша тоже не умеет уважать женщин, которых любит, разве нет?

Его челюсть сжимается от моих слов, и я не могу сдержать ухмылку. Он не может опровергнуть мои слова, ведь это правда. Мэр изменил жене, бросил любовницу, и я никогда не вижу его с дочерью, если только это не какая-нибудь тупая фотосессия. Поэтому мне бы очень хотелось, чтобы Джош показал себя с другой стороны.

– Я нахрен убью тебя, – бесится он. Его грудь быстро вздымается, и тот самый темперамент, который он вечно держит под контролем, наконец берет верх.

Я улыбаюсь еще шире, сжимая кулаки и готовясь к драке.

– О, я бы с удовольствием посмотрел, как ты попытаешься, золотой мальчик.

Без понятия, кто срывается с места первым, я или он, но внезапно мы набрасываемся друг на друга. Его кулак врезается мне в челюсть, а я