— Вези нас к Максимычу, дорогой наш тюремщик.

Мы уселись на мотоцикл я в коляску, а Шевченко позади парня.

Лёха немного растерялся, быстро в две затяжки докурил папиросину, щелчком среднего пальца отправил окурок по параболической траектории куда-то в сторону дороги, но нашелся что ответить:

— Ну во-первых не по своей воле — сам председатель колхоза приказал, сами понимаете. А во-вторых, ничего я не тюремщик. Я просто сопровождающий.

— Хорошо, вези нас сопровождающий. Давно за рулем-то? — так же дружелюбно, как и я, спросил Серега

— С пеленок! Не боись! Довезу так, что всю жизнь будешь вспоминать плавность хода.

Он подпрыгнул, а потом всем весом опустился на педаль стартера своего М-семьдесят второго.

Двигатель мотоцикла завелся с полпинка и машина мелко но монотонно завибрировала.

Чувствовалось, что за мотиком следят.

— Твой мотик? Движок четкий! — похвалил я парня.

— Нет, батин. Но слежу за ним я. Звиняйте хлопцы, но шлемаков у меня для вас нет. Держитесь.

Лёха дал газу и мотоцикл с громким треском понесся по грунтовой деревенской дороге, пугая местных кошек и разгоняя домашнюю птицу.

Он действительно умел хорошо водить, потому что когда я видел местные ямы и ухабы, то у нас захватывало дух и мне казалось, что летя на большой скорости, кто-то из нас троих должен был бы непременно вылететь из седла или коляски.

Но каждый раз мы так плавно преодолевали дорожные неровности, что примерно на пятый или шестой ухаб я понял, что это не случайность, а опыт приобретенный за несколько лет вождения.

И вправду, мальчишки в советских деревнях гоняли на мотоциклах чуть ли не с первого класса, и, порой, глядя на стиль их вождения, казалось, что они родились прямо вместе с мотоциклом.

Лёха минут за пять доставил нас к двухэтажному зданию правления колхоза, которое смахивало на старую барскую усадьбу.

Совершив небольшой лихой крюк, Леха остановил мотоцикл под постамент на котором стояли скульптуры колхозника и двух колхозниц.

Колхозник почему-то держал двумя руками гроздь винограда. Он был одет в ботинки и костюм, женские же фигуры стояли босиком. Одна держала в в одной руке колосья и серп в другой, вторая сноп соломы и тоже серп.

— Приехали! Вон правление, вам на второй этаж, — с довольной улыбкой сообщил Лёха.

— Спасибо, увидимся еще Леш.

— Ну бывайте, — юноша дал газу и тут же умчался по своим делам.

— Тут вроде виноград не растет? — задумчиво разглядывая памятник произнес Серега.

— Возможно, такое задание было. Фантазия председателя. А может быть, в воображении скульптора, виноград был одним из древнейших символов плодородия, изобилия и жизненной силы? предположил я

— А возможно, скульптор был еще тем алкашом, очень любил вино, и нечего лучше не придумал. Пошли искать Максимыча.Тебе не кажется, что это какая-то странная гауптвахта, Макс?

— Поживем — увидим. Пошли, — мы направились ко входу.

Поднявшись на второй этаж, мы довольно быстро сориентировались и нашли кабинет председателя. Он оказался запертым.

— Мальчики, — соловьиным голоском обратилась к нам сухощавая женщина лет сорока в очках с большой роговой оправой, — Николай Максимович вас не дождался уехал на партсобрание в райцентр. Вы же спортсмены?

— Да, так и есть.

— Вот и хорошо. Николай Максимович сказал, чтобы вы шли в клуб, вас там встретить Раиса Михайловна, вам нужно из подвала перетаскать парты наверх. На первый этаж. Она вам покажет.

— А где этот клуб?

— Я вам сейчас покажу, — она жестом пригласила нас к окну, — вон то здание видите?

* * *

Через десять минут нашли Раису Михайловну, ею оказалась накрашенная молодящаяся блондинка неопределенного возраста. Ну как неопределенного. Ей было то ли шестьдесят, то ли семьдесят лет.

— А я вас с утра жду, соколики мои.

Она повела нас в подвал и показала куда таскать школьные парты.

Мы не торопясь справились с работой меньше чем за час.

— Куда теперь, Раиса Михайловна?

— Теперь, за-а-а мной! — по военному скомандовала она, развернулась на каблуках и направилась в свой кабинет.

Войдя в него мы увидели накрытый стол, два граненых стакана, бутылку с мутноватым самогоном, соленые огурцы и дымящуюся паром курицу.

— Проходите мои хорошие. Вы наверно оголодали там у себя в учебке-то.

Мы снова переглянулись с Серегой.

Глава 18

— Теперь, за-а-а мной! — по военному скомандовала она, развернулась на каблуках и направилась в свой кабинет.

Войдя в него мы увидели накрытый стол, два граненых стакана, бутылку с мутноватым самогоном, соленые огурцы и дымящуюся паром курицу.

— Проходите мои хорошие. Вы наверно оголодали там у себя в учебке-то.

Мы снова переглянулись с Серегой.

* * *

Такой ощущение, что мы попали в настоящий рай. Мы сели за стол и начали обедать.

Я не очень хотел пить самогон, потому что знал, что в деревне это чистая рулетка. Из-за «голов» и «хвостов». После такой выпивки можно было здорово травануться и ходить еще целый день с больной головой.

«Хвосты» — та самая часть перегона, которая легко может испортить весь самогон. Именно в нём содержатся сивушные масла — самая «душистая» в отрицательном смысле этого слова часть дистиллята.

Далеко не все знали, что такое сивушные фракции.

А те, кто знал, часто жадничали из-за объема получаемого алкоголя и не отсекали эти фракции, готовые мириться с отвратительным самочувствием на следующий день.

— Може и вы с нами тяпнете, Раиса Михайловна? — поинтересовался матрос Шевченко у единственной дамы, указывая на бутылку самогона.

— Ой, что вы? Нет. Я свое уже оттяпала. Теперь ни-ни. Врачи запрещают.

Она с серьезным видом поправила очки на носу.

— Может чуть-чуть?

— Ну только разве чуть-чуть, я сейчас рюмку принесу. Но вы меня не ждите, ешьте, пейте, касатики мои дорогие!

Она вышла, а я брезгливо понюхал свою рюмку.

— Ничего ты в жизни не понимаешь! — убедительно сообщил мне Серега, совершенно не сомневаясь в своих силах и качестве предложенного алкоголя. Встал, сказал короткий тост, содержавший одновременное пожелание здоровья и удачи, чокнулся со мной, махнул полный стакан, потом занюхал и сразу закусил его соленым огурцом.

А потом с аппетитом принялся за еду. Мне мой стакан выпить не пришлось. В коридоре раздались тяжелые шаги и в комнату ввалился крупный мужик лет пятидесяти пяти, недовольно оглядел стол и громко заголосил.

—