Бабушка и мама отвели Лялю на новогоднюю ёлку при фабрике, потом в дом культуры, потом ещё в какой-то дом. В перерывах между ёлками мама водила Лялю по гостям. Они ходили к Лизе и её маме Светке, они ходили к Карповской, у той была совсем малюсенькая дочка, ходили они и в гости к Гальке. С Галькой мама разговаривала долго, Лялю же отправили играть в другую комнату, выставив перед ней огромные ящики с образцами меха. Ящики провоняли химией. «Это от моли, привыкнешь», – объяснила тётя Галя. И вскоре Ляля и впрямь принюхалась, стала доставать из ящика шкурки и… От такого богатства Ляля обезумела. Бабушка не держала дома мех вообще, только формалин в пузырьках и органы в бутылках, а на экскурсии на фабрику и в лабораторию бабушка ещё Лялю тогда не водила, только приняла такое решение. И получалось, что у Ляли в жизни случилось первое меховое изобилие! Такого разнообразия шкурок, фактур, пластин, душек, репок, грудцов и целых шкур Ляля не видела ещё никогда. Все шкуры тётя Галя называла «мученики». Когда они вошли к тёте Гале в грязную, прокуренную и странную квартиру, хозяйка сразу спросила у мамы:

– Зой! Мучеников девочке показать?

– Показывай!

«Мучеников» оказалось три коробки.

– А почему мученики?

– Потому что мех сдирают вместе с мездрой.

– А что такое мездра?

– Всё! Наслаждайся! – сказала мама.

– Да, играй, пока не отняли. Друзьям похвалишься, есть дорогие образцы, есть даже горностайчик.

– А бегают сейчас, Галь?

– Бегают, но мало. – Тётя Галя была похожа на Бабу-ягу, нечёсаная, с мешками под глазами, кашляющая и сипящая. – Можешь, Лялька, валяться на лисьих покрывалах.

– Откуда? – Мама кинулась в соседнюю комнату, огромная кровать была полностью застелена разноцветным мехом.

– Мать Карповской на приёмке – не знала? Из-под полы продаёт.

– Из-под полы – как в старые времена.

– В старые бы не получилось. Тогда охотники много получали.

– А теперь?

– Знаешь, – Галя уселась на покрывало, погладила его, – копейки им фабрика платит. Им выгоднее из-под полы, тем более если не первый сорт.

– Клейма есть?

– Нет, не попадаются. Наши живут до сих пор. Все этих лис знают, охотники их не отстреливают, вообще жалеют.

– И что? Ни одного клейма?

– Нет, – покачала головой тётя Галя, шея у неё была сухая, морщинистая, грудь впалая – не то что у мамы. Тётя Галя дальше говорила тихо, но Ляля слышала: – Всех клеймёных Татьяне Михайловне отдают. – Опять стала говорить нормально: – Да я бы на такое покрывало и не села, и не накрылась бы им. А так, смотри, – тётя Галя провела рукой по покрывалу, – ну точно без Канадца и Дуси не обошлось.

– Да уж, производители что надо. – Мама встала на колени и стала рассматривать покрывало по пластинам.

Ляле стало скучно, и она занялась своими коробками, своим богатством, меховым раем. Но она то и дело прибегала в соседнюю комнату и спрашивала:

– Тётя Галя! А это чей мех? А это? А зачем с шиншиллы мех-то сдирать, она ж маленькая.

– Ну с белки сдирают, с чего шиншиллу жалеть. – Тётя Галя, отвечая, раздвигала ладонью дым, она курила очень много, а на некрасивой синей пачке была нарисована карта.

– Гальк, ну не пугай ребёнка-то, – просила мама. – Можно без подробностей.

Праздники закончились, мама попрощалась с Лялей вечером, а уехала ночью.

– А солнышко повернулось? – спрашивала Ляля, лёжа в кровати.

– Ну надо же, – удивилась мама, – ты запомнила наш разговор! Да. Повернулось. Развернулось на лето.

– Но прячется?

– Прячется. Смотри: сегодня небо такое же, как тогда, когда я приехала.

Ночью Ляля проснулась – сигналила машина внизу.

В прихожей слышалось суетливое шуршание, копошение, застёгивание и расстёгивание молний и тихий разговор.

– Зоя! Не забудь, о чём я тебя попросила.

– Хорошо, мама.

– Скажешь, что два письма я написала, ни на одно не ответили. Это очень ценная, уникальная информация, почему такая невнимательность? Моё имя известно в научных кругах.

– Может, это из-за судимости?

– Какая судимость?! Зоя! О чём ты?! Меня же оправдали!

– Ну ты же знаешь, мама, какие люди. Пушной твой король весь город обчистил и живёт припеваючи, я его в Останкино видела, пригласили, видно, на передачу. Посмотрел на меня и типа не узнал.

– Пожалуйста, добейся встречи с ним! Передай. Просто надо передать, а второй экземпляр – в университетскую библиотеку, а третий… Но они возьмут только после рекомендации от их лаборатории, так что в университет – я тебе тут всё написала.

– А если не возьмут и встретиться не получится?

– Зоя! Поговори там с кем-нибудь, попроси, чтобы помогли. А в крайнем случае отца попроси, я ему позвоню. Как он, кстати? Совсем забыла про него.

Машина опять просигналила.

– Да нормально. Что с ним будет-то? Каждый вечер подшофе. Постарел только, обрюзг, как писал дедушка Тургенев.

– А на скачках всё так же играет?

– Да что ты! Деньги все проиграл ещё в том году. Друзья алкаши, шестидесятники, снова на бабки разводят… А сколько лет держался.

– Ну что ты! У папы золотые руки.

– Да ну, мам. Раз Высоцкого знали или поэтов там разных, теперь можно всем мозги заговаривать и на водку просить. Меня прям тошнит. Напьётся и про Таганку свою начинает в сотый раз. Как всю ночь за билетами с тобой. Я слушаю, мне смешно просто. Он всю ночь за билетами. А потом весь день втридорога, фарцовщик хренов, да ну…

– Ну Зоя! Отец же! Он умеет крутиться.

– Это да. Это без сомнения. Сколько ты раз с ним в очереди стояла в театры по ночам?

Бабушка молчала.

– Молчишь? А потому что в театрах не была, только билеты ему доставала, чтобы он загонял.

– Это он тебе сказал? Витя?

– Мама! Он опустившийся почти старик, хуже пушного короля выглядит. Он мне не только это рассказал, а вообще всё.

– Да что ему рассказывать. Про похождения его все знали. Зато ты у меня есть и Лялечка…

– Да уж, Лялечка…

Снова послышалась возня, прощальные чмоканья, сигнал машины, и мама уехала в другой мир, Ляля же осталась в этом. Она сжимала в руке кусочек лисьего огузка, от обыкновенной красной лисы, без всякой примеси чёрного, который без спроса забрала из комнаты тёти Гали – необычный же.

Поползли подранком детсадовские будни. Всё такие же неприветливые, но ставшие привычными, если совсем быть точными – мучительно привычными.