отпрянули друг от друга. Вера торопливо поправила прическу. К счастью, барон задержался, вступив в какой-то разговор с казначеем дивизии Бочкаревым. Войдя в комнату, он сел на стул и спросил:

- Кончили работу?

- Так точно, ваше превосходительство, - ответил Ружан­ский.

- Читайте.

- Революционная мысль, льстя самолюбию народному, - начал читать Ружанский, - не научила народ созиданию и самостоя­тельности, но приучила его к вымогательству и грабежу.

- Вы читайте, - прервав Ружанского, обратился барон к Вере, - текст вами напечатан, читайте по печатному тексту.

- Тысяча девятьсот пятый год, - начала читать Вера, - а затем шестнадцатый и семнадцатый годы дали отвратительный пре­ступный урожай революционной свободы. Попытки задержать раз­рушительные инстинкты худшей части народа оказались запозда­лыми. Пришли большевики, носители идеи уничтожения самобыт­ных культур народных, дело разрушения было доведено до конца. Россию надо строить заново по частям.

Вера замолкла.

- Продолжайте, отчего вы остановились? - недовольно спро­сил барон, который слушал свой текст, закрыв глаза ладонью.

- Дальше на другом листе, - сказала Вера. Она начала искать напечатанное в ворохе бумаг.

- Ну, в чем дело? - раздраженно спросил барон. - Нашли, наконец?

- Нашла, - сказал Вера, - тут у вашего превосходительства не совсем понятно…

- Текст вашего превосходительства в этом месте правился, - сказал Ружанский.

- Читайте! - раздраженно повторил барон.

- Россия должна принять за образец родоплеменной строй, - прочла Вера.

- Вы пропустили целую фразу, - сердито сказал барон. - “Что касается общих принципов государственного строительства, то, учитывая прошлый печальный опыт, Россия должна…”, - читайте!

- Простите, ваше превосходительство, фраза впечатана свер­ху, - испуганно сказала Вера и прочла: “Что касается общих прин­ципов государственного строительства, то, учитывая прошлый пе­чальный опыт, Россия должна принять за образец родоплеменной строй кочевников и устроить внутреннюю жизнь по рекам…”

- Что?! - завопил барон и, подбежав, вырвал лист. - По ре­кам?? Что вы напечатали? Если бы я не проверил, этот абсурд рас­пространился бы как мои мысли. Обо мне и так уже пишут всякие проболыпевистские газеты в Харбине как об утописте с безумной логикой.

- Ваше превосходительство, - попробовал вмешаться Ру­жанский, - в тексте тяжелая правка.

- Правка?! - кричал барон. - У меня было написано по ро­дам, я исправил по расам, “устроить внутреннюю жизнь по расам “, вы напечатали по рекам, вы любовными шашнями занимались, а не работой!

И вдруг он несколько раз изо всей силы ударил Веру ладо­нью по лицу. Из носа полилась кровь.

- Я научу вас дисциплине, негодяи! - яростно вопил барон.

- Тебя! - переходя на “ты”, обратился барон к Вере, - отправлю на­зад в госпиталь сиделкой, а тебя, - повернулся он к Ружанскому, - в строй на фронт. У нас старики в строю, а ты, молодой здоровяк, ус­троился в штабе, тоже, кстати, по ходатайству окружения Семенова. Он какой-то родственник жены Семенова. В строй! - закричал ба­рон.

- Вон пошли оба!

Ружанский и Вера торопливо вышли.

- Мне известно позорное стремление многих офицеров и солдат устраиваться при штабах, на нестроевые должности, а также в тыловые войсковые части, - сердито продолжал барон.

- Против этого необходимы самые неуклонные меры пресечения. В штабы и на нестроевые должности назначать по возможности лиц действи­тельно неспособных к бою. Это надо вписать в приказ особым пун­ктом. Вы, есаул, займитесь приказом.

- Слушаюсь, ваше превосходительство, - ответил я.

88. Сцена

Все случившееся было вполне в духе барона. Но никто, в том числе и сам барон, не предполагал, что кончится очередной скан­дал новой ужасной трагедией. Восстановить отдельные подробно­сти этой трагедии можно лишь частично и предположительно. Впро­чем, начало я слышал весьма явно.

Ружанский жил в небольшой ком­ натушке рядом со мной, и, вернувшись вечером из штаба, я услы­шал доносивишеся оттуда истеричные женские рыдания, судя по всему, принадлежавшие Вере.

- Сил моих нет, - сквозь рыдания говорила Вера, - меня секли, как последнюю девку. Теперь по лицу хлещут, муж от позора убил себя, я тоже не могу больше, я убью себя.

- Вера Аркадьевна, - слышался прерывистый голос Ружанского, - Вера, Верочка, я люблю тебя страстно. Надо выдержать, я постараюсь добиться перевода в Читу к Семенову. Я по матери Терсицкий, жена Семенова - моя кузина, мне помогут, надо потерпеть.

- Сколько терпеть?

- Месяц, два.

- Месяц-два? Это целая вечность. Два месяца жить среди палачей. И потом еще я знаю обстановку - нас не выпустят живыми. А так хочется жить, - она заговорила шепотом по-французски.

Он отвечал ей по-французски также шепотом, видно, дога­дались, что я вернулся домой. Затем голоса вовсе замолкли. Утом­ленный, я лег спать. Но сцена у Ружанского продолжалась. Ее отчасти удалось в дальнейшем восстановить мне по рассказам.

- Вырваться б из Урги в Китай, - говорила Вера, - к цивилизации, к морю, к железным дорогам, поехать в Шанхай, оттуда в Европу, я давно мечтала об этом… Многие русские беженцы мечта­ют об этом, но сумасшедший барон под страхом смерти никому не разрешает покидать Монголию.

- Я помогу тебе, Верочка, мы уедем.

- Как ты мне поможешь, Мишель, нет иного пути спасения, кроме самоубийства.

- Не говори так, Вера, ты терзаешь мне сердце. - Он обнял ее и начал страстно целовать.

- Вера, ради тебя я готов на все. У меня есть идея. Смотри, вот у меня имеются две написанные карандашом записки барона, записки о получении со склада продовольствия и фуража. Я остав­лю только подписи барона, все остальное я сотру.

Он торопливо присел к столу и принялся за работу: вытер резинкой текст и осторожно вписал новый.

- Я умею подделывать почерк, не правда ли почерк барона?

- Правда, не отличишь, - сказала Вера.

- Теперь в одной записке предписывается выдать мне круп­ную сумму денег, а в другой - оказывать всяческое содействие в моей командировке в Китай вместе с госпожой Голубевой.

Ружанский засмеялся.

- Вера, мы будем с тобой жить в Париже, будем ходить в ресторан “Максим”.

- Господи, неужели кончится кошмар? - сказала Вера. - Мишель, надо спешить, ты должен сейчас идти. К