противном случае он бы еще столетия назад камня на камне не оставил от своей треклятой темницы – и короля бы не пощадил тоже.

Здесь, внизу, я оказалась в переходном пространстве между миром смертных и миром демонов, где магия сходила на нет буквально через несколько дней. Сидя в заточении, Орион в своей уязвимости уподобился человеку, но лишился при этом последней благости – возможности умереть. Заполучив гримуар и обратив заклинание вспять, ему больше никогда не придется бояться подобной беспомощности.

Спустя двадцать минут бесцельного блуждания, освещая путь себе маленьким горящим на ладони огоньком, я, наконец, обнаружила темницу. В нужное место меня привел запах горелой плоти – предвестник страшной смерти.

Ряд камер с распахнутыми настежь железными решетками тянулся передо мной. Когда я шагнула внутрь, колеблющийся оранжевый свет у меня на руке высветил второй ряд камер, что были расположены по другую сторону темного каменного коридора. Во время первого своего визита в Город Шипов я не видела бо́льшей части этого подземелья.

Пройдя по основному коридору, я попала в просторное помещение с почерневшими от времени и блестящими от влаги стенами. Огонек у меня на ладони затрепетал. В самом центре находилась виселица со старой изодранной петлей, что плавно раскачивалась взад и вперед: это было очень жутко, принимая во внимание застоялый воздух и полное отсутствие сквозняков. У меня мучительно сжалось сердце.

Это же комната казни! Я почти физически чувствовала пропитавшую ее скорбь. Может, пуритане и любили публичные расправы, но лилит они держали в подземелье живыми и убивали тайно.

Мне не потребовалось много времени, чтобы найти свежие тела, запах которых и привлек меня сюда, – точнее, две кучки пепла на полу. В воздухе еще ощущался слабый аромат крови.

В свете созданного мной пламени в одной из горсток пепла блеснуло что-то металлическое. Я наклонилась и обнаружила серебряную булавку в форме молоточка. Молот демонов, символ «Маллеус Даймониорум».

Орион испепелил их, но я и сама поступила бы так же, чтобы не позволить конгрессмену прикончить себя. Все мы делаем то, что требуется, чтобы защитить тех, кого любим. Иногда это означает кого-то убить. А в случае моей матери самой принять смерть.

Освещая себе дорогу огоньком, который отбрасывал трепыхающиеся тени на темные каменные стены, я вернулась в расположенную в самом конце коридора камеру. Именно в ней я пришла в себя, когда впервые оказалась в Городе Шипов, именно в ней Орион попробовал на вкус мою кровь.

Каменную кладку густо оплетал плющ, и мое горло сжалось от эмоций, когда представила сидящего здесь Ориона – маленького голубоглазого мальчика с серебристыми волосами. Я подняла ладонь повыше и раздвинула стебли в стороны, осветив вырезанные на стене слова. Если прежде я могла лишь нащупать их кончиками пальцев, то теперь, благодаря дарованному магией огня преимуществу, получила возможность увидеть своими глазами.

На конце слова «Luciferi», как и говорил Орион, обнаружилась изрядно выцветшая полустертая буква «i», а окончание фразы гласило: «urbem spinarum liberabunt».

Выходит, здесь и в самом деле говорится, что Светоносцы освободят Город Шипов.

Когда я подумала о том, что мать Ориона вырезала это напутствие, у меня потеплело в груди. Нахлынуло непреодолимое желание защитить мальчика, некогда сидевшего тут в заточении и выстругавшего фигурку королевы, которая лежит теперь у меня в кармане … Увы, этого малыша давно уже нет.

В воздухе повисло свинцовое чувство печали, холодным туманом окутывая каменные стены.

«Это была та самая камера, в которой держали нас с мамой, – вспомнились мне слова Ориона. – Но непосредственно перед ее умерщвлением стражники перевели меня в другую, а ее оставили в прежней».

Почувствовав, как к печали примешалось любопытство, я снова вышла в коридор и стала методично осматривать одну клетушку за другой. Искала что-нибудь, что могло бы мне подсказать, где все это время был заточен сам Орион. Я обнаружила несколько отметин, но едва ли их можно было связать с ним. Настораживало то, что некоторые из них были похожи на следы когтей.

Примерно на полпути я остановилась, заметив в одной из камер, под самым потолком, крошечную трещину в каменной кладке, через которую пробивался свет. Образ показался мне знакомым, поскольку был запечатлен в моем сердце. Я уже видела эту трещину раньше.

Теплый огонек у меня на ладони озарил искусно выполненную резьбу на темных каменных стенах. У меня перехватило дыхание, когда я увидела, что именно запечатлел маленький Орион: трех королев с похожими на короны шипами на головах. Он трижды вырезал их жестокими отчаянными линиями, будто пытался таким образом вернуть маму к жизни.

Следующие изображения были исполнены более скрупулезно. Я узнала часовую башню округа Асмодея, стрелки которой на веки веков застыли на шести, – такой она остается и по сей день. Также была вычерчена змея, которая, казалось, извивалась в свечении моего огонька. Странно видеть ее здесь, учитывая, что Орион до ужаса боится змей.

Я обнаружила слово «Vindicta» – месть, – вырезанное острыми, как шипы терновника, буквами. Рядом с ним было изображено нечто, напоминающее старинные надгробия пуритан, – черепа и скрещенные кости. И изречение «Memento Mori – Fugit Hora».

«Проходит час – помни о смерти».

Но я была уверена, что здесь, в подземелье, время точно никуда не спешило, особенно для бессмертного создания. С другой стороны, фраза относилась не к Ориону. Даже сидя взаперти, он напоминал себе, что уничтожившие лилит люди умирают в Осборне, когда подходят к концу своего жизненного пути. Возможно, это служило ему утешением.

На потолке он вырезал звезды, расположив их в форме созвездия Ориона. Кроме крошечного лучика света из трещины в стене, иного здесь не нашлось, поэтому приходилось буквально вырезать для себя звезды.

Я не желала ни минуты больше задерживаться в этой камере, но когда повернулась, чтобы уйти, меня охватил настоящий ужас: оказалось, что отсюда было прекрасно видно помещение с виселицей, где проходили казни.

«Непосредственно перед ее умерщвлением…»

Запертый Орион своими собственными глазами видел казнь матери. Здесь он долгие века и оставался – прямо напротив петли. Неудивительно, что он чувствовал, будто его душа умерла. Те палачи хотели всецело подавить его дух.

Стоило мне сделать еще один шаг, и перед глазами появилась та самая картина, которую я узрела, когда мы с Орионом впервые дали друг другу клятву на крови, соединив порезанные ладони.

В мыслях возникло кристально ясное видение: каменные потрескавшиеся стены, сквозь которые виднелось звездное небо, качнувшаяся тень и окровавленные ноги повешенного над камнем. Где-то сверху скрипнуло дерево, и меня до глубины души пронзила боль.

Зрение