Рассвет всё не наступал. Мучительно долго тянулось время, и Кан, стиснув зубы, следил за месивом у стен форта, что безуспешно пыталось пробить защиту. Ни о каком сне в эту ночь не могло быть и речи – он знал, что солдаты тихо переругиваются внизу, и понимал, что для них такое Шествие было в новинку. Нельзя позволить себе расслабиться: он сам должен контролировать происходящее, а если печати отца окажется недостаточно, то тогда… Что тогда? Всю жизнь Шествие было для него не более чем дурной ночью, но сейчас юноша невольно думал о том, через что вынуждены проходить каждый год обычные люди. Солдат Канрё можно было убить, а то, что копошилось под стенами, не знало усталости, не знало смерти и следовало за одним только голодом. Демоны не страшились стали, их не останавливали ни огонь, ни мечи. Впервые в жизни Кан задумался о том, почему люди боятся его отца, способного подчинять подобных тварей.

А чудовища карабкались друг по другу, выли, рычали; он слышал треск костей и чавканье, точно они от безысходности пожирали друг друга, отрывая куски от своих же собратьев. Солнце всё не возвращалось. Синяя дымка рассвета уже окружила Илао, и Цинь устало посмотрел вдаль. Снег и холод. Пустыня, не терпящая людей, на границе которой стоял их одинокий форт. Хотелось домой, к безобидной суете и тёплой постели.

В какой-то момент снег вдали вдруг пришёл в движение, взвился, закручиваясь в ураган, из которого на глазах у обмершего Кана вдруг выскочило нечто. Это были волки, словно сотканные изо льда, и таких размеров, что Цинь мог их рассмотреть даже на большом расстоянии. Они мчались над землёй, вспарывая воздух когтями и оставляя за собой всполохи белых следов. И неслись они прямо к форту, подняв вой, от которого замерли твари внизу.

А затем демоны бросились врассыпную.

***

– Мальчик мой! Я бы с радостью отдал левое ухо, чтобы весь остаток жизни не слышать о Лине и его Духах Охоты, – как-то за ужином ворчал Амань, подбирая рис резными деревянными палочками. – Его бы силу – да в верное русло! Но у северянина ни ума, ни фантазии: всё-то ему надо спасти и защитить. Полагаю, долго его в Юнъаньском храме били – в глазах не осталось ничего, кроме пустоты…

– Пап, а что это за храм?

– Это, солнышко моё, такое место, где таких, как папа, бьют и пытают, чтобы они были покладистыми и покорными. Чтобы они не имели ни собственной мысли, ни воли, ни даже жеста; словом – чтобы вели себя так же, как всякий порядочный подхалим.

– И этого Лина колотили?

– Судя по всему, больше всех. А может быть, ему нравилось; не знаю я, как можно вырасти таким… вымороженным, не уродившись со склонностью.

***

Воспоминание мелькнуло и тут же рассеялось, а странные волки уже с лаем перепрыгивали через стены форта. Они бросились в разные стороны, как пастухи, сгоняя рычащих демонов в центр двора, не забывая ни одного угла, где могла затаиться тень. Волки скалились и ходили кругами, рыча на любого, кто пытался вырваться из отведённого ему места. Лян, в эту ночь ни на шаг не отходивший от Циня, тоже наблюдал за происходящим и вдруг чертыхнулся.

– Это Лин.

– Его Духи Охоты.

– Да. Отец вам рассказывал?

– Они хорошо знают друг друга. Но я совсем не уверен, чем это для нас обернётся, – Кан поморщился. – Не знаю никого, кроме Императора, кто был бы в ладах с отцом.

– Интересно, почему… – Лян позволил себе хлопнуть замершего Кана по плечу. – Не переживайте вы так, господин Цинь. Смотрите.

Волки продолжали загонять демонов, а вскоре на стене форта появилась фигура, закутанная в звериные шкуры. Лица шэнми не было видно под капюшоном – только тяжёлые чёрные косы покоились на груди. Холодный ветер закружил метель вокруг Лина, и в предрассветных сумерках солдаты форта могли рассмотреть, как сквозь туман, подобно пятнам крови в снегу, проступали тени, тонкими зимними ветвями оплетая фигуру, спадая с плеч, словно переломанные птичьи крылья.

Шэнми замер и понял в воздух печати, раскрыв их перед собой в три ряда. Длинные белые пальцы подцепили ленту печатей, и та оторвалась, точно змея метнувшись к волкам, превращаясь в острые ледяные иглы. Кан догадался, что произойдёт, ещё до того, как они рванулись вперёд и обрушились на загнанных демонов, прибивая их к земле одного за другим. Вой, поднявшийся во дворе форта, заставил обоих наблюдателей вздрогнуть. Как бы ни пытались твари выбраться из ловушки, иглы-печати держали их прикованными к земле, точно нанизанных насекомых.

– Он… нам помогает?

– Ещё чего. Он сражается не за наши шкуры, а против Бездны. Жрецы Севера – самые странные проклятые, каких только можно встретить в Цияне, – Лян указал на волков, которые снова разбежались по крепости, вынюхивая оставшихся демонов, и оскалились, стоило им подойти ближе к стенам.

Шэнми приподнял голову и задумчиво посмотрел в их сторону. Кан был уверен, что этот Лин догадался, чьими усилиями был защищён форт Илао, и совершенно не знал, как северянин на это отреагирует; но Лин просто спрыгнул со стены, и ледяные волки последовали за ним.

– Раз он был здесь, значит, Небо отвернулось от нас, и в этот раз разлом открылся неподалёку. То-то этих тварей так много вылезло…

– Лин закрывает разломы?

– Да я-то откуда знаю, что он с ними делает, господин Цинь! Ломает, закрывает… Но северные шэнми охотятся на эту падаль во время «шествия», в этом я уверен, – Лян облегчённо вздохнул. – Вам бы тоже научиться такому, или у отца вашего спросить.

«О да, был бы я ещё на самом деле шэнми – обязательно», – Кан достал флягу и сделал глоток вина, задумчиво глядя на двор.

– Раз они не могут высвободиться, то с рассветом их просто сожжёт.

– Именно. И останутся только шахты, господин Цинь.

– Шахты?

– Ну, демоны, конечно, тупы, но с рассветом они уползают в тёмные места, а не проваливаются обратно в Бездну. Каждый год одно и то же. Из двух шахт мы их на живца выманили в прошлом году, но три не работают до сих пор, потому что там завелось столько погани, что хоть вешайся, – Лян улыбнулся: – Но вы же что-нибудь придумаете со своими печатями, верно?

– Да… Конечно… Обязательно придумаю.

Может, всё-таки не стоило тогда лгать?

***

Когда первые лучи солнца коснулись форта, Цинь и Лян отошли от окна. Старый капитан спустился к галдящим соладатам, ликующим от звериного рёва и воплей, доносившихся снаружи. Даже в форте пахло палёным мясом – это дневной свет выжигал порождения Бездны, что не могли скрыться от него из-за магии Лина. Кан, которому было противно всё, что происходило этой ночью от начала и до конца, направился в госпиталь, не забыв по дороге заглянуть на кухню.

В соответствии с приказом Кана, найденный дозорными северянин находился не за решёткой, а на койке. Два солдата с весьма недовольными лицами сидели рядом, но охраняли пленника. Кан подошёл ближе, отметив про себя, что раны мужчине перебинтовали, но гораздо занятнее было поглазеть на настоящего – живого! – линьцанца.