Он показал рукой вправо, и я увидела ещё несколько камней, расставленных по кругу. Их угловатые края, почерневшие от сырости, хищно выступали над тёмной травой, а сами они будто светились изнутри каким-то зеленоватым светом.

«Пожалуй, ты права, дочка. Не могильник это. Скорее, место для колдовских обрядов. Вот видишь, земля почернела посередине? – он вошёл в самую серёдку круга и, присев на корточки, провёл рукой по земле. Пальцы его сразу же стали серыми. – Это зола. Несколько ночей назад здесь разводили костёр».

Мне тоже захотелось войти в круг, но я так и не смогла сделать ни одного шага.

«Батюшка! – воскликнула я. – Меня как будто что-то не пускает. Не могу оторвать ноги от земли!»

«Силы небесные!» – Отец подбежал ко мне и попытался помочь, но я так и не смогла переставить ногу.

«Словно приросла к земле!» – в ужасе прошептала я.

«Обхвати-ка меня руками, дочка!» – отец с трудом приподнял меня на руки и, тяжело дыша, отнёс на несколько шагов в сторону.

«А здесь получается!» – обрадовалась я, когда легко смогла сделать шаг. Я даже несколько раз подпрыгнула, желая убедиться, что земля, как и прежде, отпускает меня. Но стоило мне только сделать два шага по направлению к кругу, как ноги опять увязли, и я в растерянности посмотрела на отца.

«Наверное, тебе туда нельзя, – пыхтел батюшка, перенося меня опять в безопасное место, – потому что ты обладаешь даром, который страшен этому капищу. Ох, и тяжёлая ты стала, дочка! Что за сила чудная, что притягивает тебя к земле?»

«Может быть, не в моём даре дело?»

Я знала, что род колдовской передаётся только по мужской линии, и лишь для продолжения этого рода, ровно на один год, в доме появляется одинокая женщина. Возможно, и сюда, к безмолвным камням, может приближаться только мужчина?

«Не знаю, Василисушка, в чём причина сего странного притяжения, но не нравится мне это место, давай-ка выбираться отсюда. Сможешь ли ты идти дальше?»

«Да, в ту сторону идти я могу. И пойдём побыстрее, батюшка, такая тоска на меня нашла, что нет более сил терпеть».

Я шмыгнула носом. Жгучие шарики слёз вдруг полились из моих глаз, к безмерному изумлению моего отца.

«Не понимаю, что происходит», – вытерла я рукой мокрые щёки, но влага не спешила уходить из моих глаз. Какая-то мутная пелена встала перед очами, закрыв собой весь мир, и, наверное, я бы упала, если бы батюшка не подхватил меня на руки и не отнёс подальше от этого жуткого места.

«Ну как ты, доченька?» – заботливо всмотрелся он в моё лицо, посадив на высохшее трухлявое дерево, лежащее поперёк влажной просеки.

«Всё прошло, будто и не было ничего! – удивлённо пощупала я свои сухие глаза. – Странное место, загадочное…»

«Да, не хотел бы я жить рядом. Да и можно ли тут жить? – он огляделся. – Заметила ли ты, что ни одна пичужка не провожала нас своим пением? Да и шустрых белок не видать, будто попрятались они или совсем ушли из этого леса».

«Даже деревья стоят печальные, плохо им тут. Холодно. Как же можно было так напугать лесных жителей, что покинули они свой дом? Мне кажется, даже солнце не хочет заходить в это унылое место! Видишь, как серо и мрачно вокруг?»

«Ты права, дочка. Спасать надо лес. Пойдём, милая».

И мы опять, выбирая чистые места и стараясь не наступать на корявые, торчащие из бурой земли корешки, пошли вперёд, вглядываясь в дорогу. Лес редел. Деревья расступались перед нами, покачивая оголёнными ветками. В глухой тишине, потревоженной лишь нашими осторожными шагами, вышли мы из чащи и остановились. Отсюда было ясно видно, что вдали, окутанный сизой дымкой, на пригорке торчал серый дом, окружённый высоким частоколом. Мрачные окна его, как чёрные дыры, зияли угрюмо под самой крышей.

«И ни одного человека вокруг! – прошептала я. – Наверное, это оно, жилище Колдуна. Странно как…»

«Что странного, дочка?»

«Я представляла его себе совсем другим. Не таким обычным».

«Чем же может он отличаться от наших-то?» – пожал плечами батюшка.

«Тётка Маланья рассказывала мне когда-то про страшный ведьминский дом, с медвежьими черепами на кольях да с огромными зубьями, вставленными в ворота».

«Нашла кого слушать, дочка! Маланья известная пустомеля, набрешет так, что и заснуть не сможешь! – досадливо крякнул отец. – Ты лучше посмотри, как пустынно вокруг. Неужели ни одного человека не осталось в деревне? А домов-то немало, но есть ли кто-нибудь внутри?»

«Есть, батюшка, вон там, видишь? Вроде свет лучины мелькает. А вон ещё!»

Далеко-далеко, на другом краю деревни стояли потемневшие домики с грязными крышами. Они будто боялись подходить близко к дому на горе и остановились, спрятавшись от его мрачного взора. Вот из этих окон и пробивались дрожащие лучи.

«Не все, значит, ушли, – вздохнул облегчённо отец. – Пойдём дальше, дочка, не терпится мне в глаза посмотреть этому Колдуну».

Я сделала несколько шагов по размокшей дороге и вскрикнула. Моя нога чуть не провалилась в чёрную яму, зияющую страшной пастью в грязной жиже. Если бы не батюшка, утащило бы меня вниз, но он вовремя выдернул меня из этого места и перенёс на сухое.

«Что это было, батюшка?» – дрожащим голосом спросила я.

«Ловушка для непрошеных гостей. Гляди-ка, она тут не одна. И как искусно спрятаны, так сразу и не заметить! Ну-ка, давай руку, дочка, тут надобно идти очень внимательно».

Маленькими шажками мы двинулись вперёд, всматриваясь под ноги.

А если ночью сюда попасть? С ужасом представила я, как затягивают эти страшные дыры в себя лесных жителей, и мурашки побежали по моей коже.

«На обратном пути надо будет засыпать их, – отец не выпускал мою руку из своей, и шаг его становился всё более широким. – Кажись, вышли».

Мы подошли к какому-то забору, нудно тянущемуся вдоль размытой тропинки. Его полусгнившие дощечки низко накренились над землёй, а в некоторых местах и вовсе упали. Высокие кусты по ту сторону забора скрывали за собой заброшенные холмики с покосившимися крестами.

«Кладбище!» – в испуге отпрянула я от ограды.

«Давно здесь никто не бывал, заросло всё. Ну что ты испугалась, глупенькая? Бояться не мёртвых надо, они уж вреда никому не причинят».

Он перекрестился.

«Спите спокойно, люди добрые, не потревожим мы вас. Пойдём, дочка».

Мы опять побрели по извилистой тропинке, всё дальше уводящей нас от старого кладбища. Солнце стояло уже совсем высоко, только нерадостно было под его лучами, совсем не грели они. И чем ближе подходили мы к холму, тем тревожнее становилось у меня на душе.

«Не по себе мне что-то, батюшка, давай, постоим чуток!» – взмолилась я, когда до лихого дома осталось совсем немного.

«Боюсь, не сможем мы уже отдохнуть. Взгляни-ка туда!»