Утром глаза у Глеба были еще немного красные, но резьпрошла, они больше не слезились.

– Ты у меня чудо, Санька! – Он чмокнул меня в щекуи убежал.

А я решила приготовить к вечеру что-нибудь вкусное. Глебобожает мясо с баклажанами. Пойду сейчас на рынок, куплю хорошего мяса, овощей,зелени, ягод… До чего ж это приятно – не считать каждую копейку! Скоро пойдутвишни, надо будет обязательно сделать вареники, мое коронное блюдо, позватьгостей… Надо извлекать из жизни каждую крупочку радости!

Возвращаясь домой с полными сумками (купила еще две бутылкихорошего вина в магазине «Ароматный мир» неподалеку от рынка и две большиебутылки минеральной воды в палатке у дома), я увидела, что почтовый ящик у насполон. Поставила сумки и открыла ящик. Куча рекламных листков, газета, счет замеждугородные переговоры и несколько писем. От поклонниц, наверное. Одно из нихбыло адресовано мне. Я хотела вскрыть его уже в лифте, но рук не было, как говорится.Дома я бросила сумки и прямо в прихожей надорвала конверт. Оттуда выпалинесколько цветных фотографий. На всех был Глеб с какой-то ослепительнойдевицей! У меня перехватило дыхание. Я опустилась на стул в прихожей.Фотографий было четыре. На одной Глеб сидел с ней и каком-то ресторане,пристально глядя на нее с такой улыбкой… У меня даже сердце заболело. Я слишкомхорошо знаю, когда он так улыбается. На втором снимке они шли по какой-тоаллее, и он обнимал ее за плечи. На третьем они были в лодке. Он в шортах, аона в купальнике. На четвертом они в той же одежде полулежали на траве.Собственно, ничего криминального в этих снимках не было. Но у меня задрожалируки. Вот оно, началось… Вполне возможно, что это просто его партнерша посъемкам, попыталась я себя успокоить. Уж если кто-то решил сделатькомпрометирующие снимки, то, наверное, постарался бы снять их в болееоткровенном виде… А раз нет, то не надо и внимания обращать. Глеб говорил, чтоему предложили сняться в каком-то клипе. Работы на день-два, а деньги хорошие.Может быть, это и есть его партнерша по клипу? Они очень красиво смотрятсявместе…

Господи, кому и зачем понадобилось присылать мне этифотографии? Я схватила конверт, осмотрела его внимательно со всех сторон.Ничего примечательного, штемпели московские… Доброжелатели, мать их! Ну и чтоприкажете с этим делать? Выбросить в помойку? Или сохранить и предъявить Глебу?

Спросить, кто это такая и что все это значит? А что толку?Глеб будет с честными глазами уверять меня, что это просто пробы к фильму иличто-то еще, сугубо профессиональное, мне захочется ему верить, и я же будучувствовать себя виноватой… Нет, к чертовой матери! Я порвала фотографии намелкие кусочки и выкинула обрывки в мусоропровод. Но предварительно разгляделакрасотку. Она и вправду была хороша – лет двадцати двух от силы, яркая,красивая. Может, это она сама и прислала, – так сказать, для сведения?Многие дамы такое практикуют. Но мне плевать. Ну даже и оступился Глеб, плотьслаба, как говорится, а у него сейчас от свалившейся известности уж точноголова кругом пошла. Что ж, значит, надо это пережить как болезнь. Если он менялюбит, перебесится, никуда не денется, а если уже не любит… Но об этом думатьне хотелось, слишком больно, просто непереносимо. Он даже не спросил, что мнесказала бабка, снова мелькнула мысль. Но я ее отогнала. Наверное, он все поняли просто не хочет бередить мне душу этими печальными разговорами. Решено, яничего ему про эти фотографии говорить не стану, я все перенесу, я ведь люблюего, а за любовь надо бороться… С какой стати мне отдавать его первойпопавшейся вешалке? Ничего, Саша, ничего, никуда он от тебя не денется. Вотзаболят у него глаза или живот, куда он пойдет? К вешалке?

Как бы не так! Перед такими длинноногими красотками надовыглядеть стопроцентным секс-символом, тут не разноешься, не станешьрассказывать, что у тебя от макарон живот пучит или в сырую погоду ломит левуюногу… С этим он даже к маме своей не пойдет, она его так занудит, что он от неечерез четверть часа смоется… Боже ты мой, о чем я думаю?

Что ж, я теперь гожусь только на роль грелки и клизмы? Ну ужнет, Глеб Евгеньевич, так дело не пойдет!

Мне надо учиться существовать отдельно. Самостоятельно.Думать о себе. И начать работать. Да, а ведь Уля мне так и не позвонила.Ничего, я ей сейчас напомню.

– Уля, ты забыла про мою редакторскую карьеру?

– Ничего я не забыла, просто Анюты сейчас нет, она вотпуске, как я и думала. Вернется через две недели. Наберись терпения! А покадля тренировки пойди купи первую попавшуюся книжонку, какой-нибудь детективчики попробуй его отредактировать.

– Зачем?

– Говорю же русским языком – для тренировки.

Возьми карандашик или ручку и на полях делай пометочки,вноси исправления, ну и все такое. Сама знаешь, как это делается, все-таки трикурса театроведческого не могли пройти даром, правда?

– Ладно, попробую.

– А что это у тебя такой понурый голос?

– Я расстроилась, что твоей Анюты нет в городе.

– И только?

– Конечно, что же еще?

– Ну мало ли…

– Нет-нет, все в порядке.

– Что ты делаешь сейчас?

– Собираюсь готовить мясо с баклажанами.

– Дело хорошее, ничего не скажешь. Для любимого мужа?

– Конечно, не для себя же.

– Ну-ну, валяй. Все, Сашка, я убегаю, дела ждут!

– К Сигизмундычу бежишь?

– Если бы! Но по его заданию, так сказать!

– Тебя это греет?

– Как ни странно, да, – засмеялась Ульяша как-тоудивительно молодо. Я ей даже позавидовала. – Между прочим, послезавтра яуеду дней на десять в Киев, – сообщила Ульяша, отсмеявшись. – Чтотебе привезти?

– Конский зуб, – не моргнув глазом, ответила я.

– Сашка, это дурная привычка – семечки лузгать.

– Ну я же не всякие люблю, а именно конский зуб!

– Ладно, так и быть. И откуда у тебя такие плебейскиевкусы? Но где-то я тебя понимаю. Жаренный с солью конский зуб – это вещь!Помнишь, как Андрею на пятидесятилетие кто-то прислал из Одессы мешок конскогозуба, а Марина негодовала, потому что все гости ничего не ели, а только семечкилузгали?

– Еще бы не помнить!

– Сашка, мне не нравится твой голос! Что стряслось?

– Ничего, Улечка, правда, ничего! Ой, у меня сейчасбаклажаны подгорят, – поспешила я завершить разговор, на самом деле я дажееще не вынула мясо из сумки. Моя трудовая деятельность откладывается.

Значит, надо как-то жить пока. Решено, я никому ни звука нескажу об этих чертовых фотографиях. На них не было ничего, что может служитьповодом для ревности, в конце концов, мой муж актер… А если эта сучка самаприслала снимки, чтобы я начала скандалами выживать Глеба из дому, то недождется, шиш ей! И я энергично взялась за готовку. Мясо получилось пальчикиоближешь. Я и не заметила, как слопала целую тарелку. Давно у меня такогоаппетита не было, наверное на нервной почве… Стоп, Сашка, только не начинайлечить горе жратвой. Это пагубный путь. Многие женщины глушат свои любовныедрамы калориями, и ни одну еще это не привело к успеху. А мне нужен, мне простонеобходим успех, жизненно необходим… И ты надеешься достичь успеха на нивередактирования чужих рукописей? – спросила я сама себя. Но ответа у меняне было. Была только растерянность и боль. Я поскорее ушла с кухни, но у менятак сосало под ложечкой, что я побежала назад и очистила себе две молодыеморковки. От них по крайней мере не разжиреешь.