– Ничего страшного, думаю, за неделю ничего со мной небудет! Только я хотела бы сначала покончить с завещанием. Ты собрала документы?

– Еще не все.

– Саша, пожалуйста, через неделю Наташа поедет назад, ия бы хотела, чтобы ты передала с ней все справки, очень тебя прошу. Но вот какбыть с врачами?

– Уля мне уже нашла какого-то великого гинеколога,который, говорят, чудеса творит. Сейчас как раз собираюсь ему звонить.

– Дай тебе Бог, детка. Как бы мне хотелось увидетьправнука! Сашенька, держи меня в курсе дела.

– Дорогая моя, – сказал мне очень пожилой и оченьсимпатичный врач, – вынужден вас огорчить. Вы в свое время попали в руки кконовалу. Недаром же после чистки было такое осложнение. Детей у вас теперьбыть не может.

– Вы уверены, доктор?

– Я абсолютно, слышите, аб-со-лют-но уверен!

Конечно, в жизни иной раз случаются чудеса, и у самыхопытных врачей бывают ошибки, но, боюсь, это не та ситуация. Если вы мне неверите, попробуйте обратиться к кому-нибудь еще, но не советую попадаться наудочку шарлатанов, которые посулят вам легкое излечение, вытянут из вас деньги,а потом разведут руками.

– Но, может быть, мне надо как-то детальнееобследоваться? – дрожащим голосом спросила я.

– Да ради бога, обследуйтесь на здоровье, но мой вамсовет: возьмите ребеночка. Знаете, сколько раз мне приходилось выноситьженщинам такой тяжелый приговор, как вам? И еще ни одна из этих приговоренныхне вернулась ко мне со словами: вы ошиблись, старый пень! Поверьте, это было быдля меня величайшей радостью. Но увы…

Увидев мое лицо, когда я вышла в коридор, Уля всплеснуларуками:

– Сашка, что, плохо?

– Безнадега!

– Подожди, я сама с ним поговорю!

– Уленька, неужели ты думаешь, он скажет тебе что-тодругое? – удержала я ее.

– Черт, как жалко. Погоди, Сашка, есть еще одна мысль.

– Какая мысль? – усмехнулась я. – Взятьчужого ребенка? Глеб не захочет, я знаю. Да и вообще…

– Вот, вечно ты не дослушаешь. Я предлагаю поехать водну деревню во Владимирской области, к бабке.

– Уля, ты веришь в бабок?

– Ну как тебе сказать… Я не верю в мистику, во всякиетам сглазы и порчи, а вот в умение некоторых бабок лечить травами и заговорамиеще как верю! У моей бабушки часто бывали рожистые воспаления, так бабки ихснимали запросто. А у мамы на ноге была незаживающая язва, как она мучилась –не описать! Сколько лечилась… А вылечила ее бабка!

Так что попытаться все-таки можно, ну хотя бы для очисткисовести. Чем ты, в конце концов, рискуешь?

– А во Владимирской области что за бабка живет, твоязнакомая?

– Там живет дочка той знахарки, что маму вылечила, онатоже лечит… Поедем, Саша, благо сейчас лето и добраться туда будет нетрудно.

– Ну что ж, терять мне и вправду нечего, поедем. Когда?

– Боюсь, что не раньше, чем через неделю, я раньшепросто не смогу вырваться, должна закончить работу.

– Для Сигизмундыча?

Уля слегка покраснела.

– Да, для него, гада.

– Он уже гад? Почему?

– Да нет, просто…

– Уля, что?

– В том-то и дело, что ничего, – черт бы его взял.Говорит комплименты, целуется, и все…

– Уля, так он, наверное, уже ни на что не способен?

– А мне это надо? Я просто думала, что…

– Так объясни ему, что тебе ничего от него не нужно! Онже просто боится!

– Тогда зачем лез?

– Ну захотелось человеку молодость вспомнить!

– Да ну его к черту… – огорченно проговорилаУля. – Они вообще-то все козлы, а этот еще и старый козел… Все, Сашка,закрыли тему!

– Нет, Уля, ты не права! После встречи с ним ты здорововстрепенулась, помолодела, похорошела…

– И все зря.

– Почему зря? Но ты ж сама говоришь, тебе ничего ненужно.

– Мало ли что я говорю, – проворчала Уля. –На самом деле мне действительно ничего не нужно. А между прочим, он тожездорово изменился за время нашего знакомства.

– То есть?

– Когда я первый раз к нему пришла, у него быликакие-то старые, страшные очки. Теперь у него очки – верх элегантности. Он былплохо пострижен, теперь у него хорошая стрижка, и одет он куда лучше…

– Вот видишь, все не зря! Не говоря уж о том, что ондает тебе хорошую работу. И вообще, откуда ты знаешь, может, он сейчас как разлечится от импотенции?

– Да ну тебя, Сашка! Что ты решила, поедешь к бабке?

– Раз не вышло к бабушке, едем к бабке.

…Все это происходило в отсутствие Глеба, он был на съемках вАрхангельске. А когда вернулся, я ему рассказала о своих горестях.

– Не расстраивайся, Санька! Поезжай все-таки к этой бабке,чем черт не шутит! А с посольством история очень странная. Но тоже некатастрофа. Вон у нас в театре Ленька Цитрин, ему тоже сначала отказали, он кродной сестре собирался, а в январе ездил уже. И ты поедешь, Санечка.

Странно, он говорил все как надо, но я чувствовала: что-то сним творится, ему сейчас совершенно не до меня. Я думала, его больно заденетто, что у нас не может быть ребенка, но он просто сказал необходимые в такомслучае слова, и только… Ну что ж, бывает, может, у него какие-то неприятностина съемках или в театре… Он не очень-то любит распространяться о таких вещах, ая, если он молчит, предпочитаю не тянуть из него клещами. Придет момент,расскажет сам.

Но мне было плохо и одиноко. Он же сам разбудил во мне этунадежду, а она рухнула… Осталось дожидаться приговора знахарки.

Между тем Глеба рвали на части. Кино, телевидение, одноинтервью, другое, какие-то мальчики с фотоаппаратами, девочки с микрофонами…Глеб делает вид, что его это раздражает, но я же знаю – от всего этого он, кактеперь говорят, тащится. Ночью кто-то звонит и дышит в трубку. В подъездепостоянно дежурят какие-то девицы, и даже в булочную пойти невозможно, неприведя себя в порядок по полной программе. Я ведь теперь жена уже не простознаменитого артиста. Вчера по телевидению какая-то юная корреспондентказаявила, что «Ордынцев – секс-символ новой России».

Поездка к бабке не принесла ничего нового. Весьмаживописного вида женщина, лет пятидесяти, не больше, встретила нас с Ульяшейвполне приветливо, расспросила, что нас тревожит, а потом, уединившись со мной,стала задавать мне вполне профессиональные вопросы, осмотрела меня, затемвелела пописать в баночку, на дне которой лежали какие-то сухие травки. Когда яэто исполнила, она попросила нас часочек погулять. Погода была прекрасная, жилабабка у самого леса, и мы побрели по тропке, петляющей среди деревьев.