– А вы нервная, – сказал он. – Я люблю нервных. С ними весело.

Вера протянула Мусорову новую тестовую картинку.

– Какое изображение здесь лишнее? – спросила она.

– Не понял.

– Я спрашиваю: что здесь лишнее?

– Лишнее? – мужчина окинул Веру насмешливым взглядом. – Да ничего. Все на месте и все нужного размера. У вас ведь двоечка?

– Мусоров…

– Нет, полторашка. Я сразу понял, у меня глаз наметанный. Послушайте, если вы подарите мне свои трусики, я буду вести себя смирно, как мышонок. Только не вздумайте их постирать! Люблю, когда трусики слегка…

Вера записала что-то в карту. Когда она снова подняла взгляд на Мусорова, тот поднес к губам два пальца и поводил между ними языком.

– Это называется куннилингус, – объяснил Мусоров. – Минет, только наоборот. Я делал так тысячу раз, но не знал, как называется. А потом прочел в одной умной книжке. Оказывается, для всех способов у ученых есть умные названия.

Вера холодно усмехнулась:

– Рада, что вы занимаетесь самообразованием.

Мусоров прищурил глаза и доверительно сообщил:

– Я бы мог сделать вам куннилингус. У меня отлично получается. Главное в таком деле – длинный язык. Мой язык очень длинный. Вот – посмотрите.

Он высунул язык и вновь принялся водить им между пальцев. Затем положил руки на стол и чуть наклонился вперед.

– Послушайте… – заговорил мерзкий тип, понизив голос, – что, если мы выставим охранника за дверь и займемся любовью прямо на столе? Об этом никто не узнает.

– Спасибо за предложение, но нет. Не настолько вы неотразимы.

Мусоров криво ухмыльнулся:

– Зря отказываешься! Ведь ты же хочешь, я вижу. Я всегда вижу, когда у сучки течка!

Он вдруг вскочил на стол, повернулся к Вере задом и снял штаны. Затем звонко шлепнул себя ладонью по ягодице и заорал:

– Поцелуй меня в жопу! Вы все – поцелуйте меня в…

Договорить насильник не успел. Охранник стащил его на пол, натянул ему штаны и скрутил за спиной руки.

– Суки! – завопил Мусоров. – Хочу женскую «штучку»! Дайте мне женскую «штучку»!

Охранник взглянул на Веру и глухо спросил:

– Куда его?

– В «надзорку», – ответила Вера без всякого сожаления. – Пусть посидит там пару дней. Может, поумнеет.

– Сомневаюсь, – скептически проговорил охранник и развернул Мусорова к двери. – На выход, Казанова!

Как только дверь за насильником и его провожатым закрылась, Вера опустила локти на стол, обхватила виски ладонями и устало пробормотала:

– Кажется, у меня начинается мигрень.

В палату вошел Шевердук.

– Ну как? – поинтересовался он.

– Нормально, – Вера закрыла больничную карту. – Послушайте, а этот тип действительно изнасиловал девочку мотком колючей проволоки?

Шевердук кивнул:

– Да. Ее привезли в реанимацию со множественными разрывами. Девочку выходили, но через три месяца она выбросилась из окна шестого этажа.

Веки Веры дрогнули.

– Погибла? – тихо спросила она.

– Погибла, – ответил Шевердук. Сел на стул и вздохнул. – На самом деле Мусоров далеко не кретин. Между прочим, сукин сын пишет книгу о своих «подвигах». Одно московское издательство уже заключило с ним договор.

Вера поморщилась:

– Мерзость!

– Не то слово, – Шевердук обернулся и посмотрел на дверь. Стекла его очков холодно блеснули. – Иногда мне кажется, что я готов придушить его собственными руками.

Иван Федорович снова вздохнул и угрюмо поинтересовался:

– Вы готовы побеседовать со вторым пациентом?

– Да, – откликнулась Вера. – Конечно.

Следующим был пожилой пациент по фамилии Антокольский. Вера принимала его в кабинете. Усевшись на стул, он с ходу спросил:

– Вы что-нибудь понимаете в теории бесконечно малых величин? – и сам себе ответил: – Лично я – нет. Но они меня и не интересуют. Главное в шахматах – философия незаполненных пространств. На шахматной доске их много, – он ткнул морщинистым пальцем в сторону окна. – Посмотрите на это пространство. Что вы можете о нем сказать?

– Оно не заполнено? – предположила Вера, внимательно наблюдая за Антокольским.

Пациент улыбнулся:

– Правильно. Я рад, что в клинике появился еще один умный врач. Однако, обнаружив незаполненное пространство, мы не решили проблему смысла жизни. Чтобы выявить структуру его амбивалентности, нужно вычесть из ферзя два в минус третьей степени. Тогда у нас будет возможность просчитать следующий ход коня.

– Следующий ход коня?

Антокольский кивнул:

– Именно так. Все дело в том, что конь ест траву. В свое время русская философия много занималась данной проблемой. Николай Бердяев писал о том, что конь по своей силе равен трем пешкам. Из чего он выводил теорию русской соборности, основа которой – жертвенность во благо клетки е-четыре. Я сейчас как раз пишу трактат о размножении пешек, – Антокольский улыбнулся и положил ладонь на школьную тетрадку, которую притащил с собой. – В моем трактате будут ответы на главные вопросы человечества, – доверительно сообщил он.

Вера записала что-то в больничную карту и спросила:

– Степан Петрович, чем вы занимались после завтрака?

– Я размышлял, – сообщил Антокольский. – А потом долго беседовал с одним умнейшим человеком.

– Кто он?

– Вы его не знаете. Но в свое время он был очень знаменит. Платон… а моего знакомого зовут Платон… сообщил мне о том, что земля держится на трех морских конях. И самое главное: тот конь, который поддерживает землю с Запада, – шахматный!

– Невероятно.

Антокольский снисходительно улыбнулся:

– Я тоже так сказал. Но Платон привел мне неоспоримые доказательства. Все дело в том, что клетка б-2 находится именно на Западе! На ней он и стоит.

Вера снова что-то вписала в карту. Антокольский посмотрел, как она водит авторучкой по странице, и вдруг обхватил голову ладонями.

– Боже мой, боже мой… – пробормотал мужчина с невыразимой тоской. – В мире так много вещей, которые я не могу осознать… А шахматная доска всего одна… Что же мне делать? Как жить дальше?

Грусть старика растрогала Веру.

– Не расстраивайтесь, Степан Петрович, – искренне проговорила она, – у вас все получится.

– Правда?

– Да.

Пациент улыбнулся.