– Оля!!! – ужаснулся Тоневицкий, невольно оглянувшись на хозяйку мастерской. Варя, стоявшая рядом, спокойно улыбнулась ему.

– Ничего страшного, Николай Станиславович. Госпожа Семчинова имеет право на собственное суждение.

– Разумеется. – сухо отозвалась та. – Я знаю, что мы вам в некотором роде обязаны… что вы свои картины для нашего аукциона предоставляете, и с вашей стороны это похвально. Но меня никакая благодарность не заставит истину скрывать, вы это понимаете?

– Прекрасно понимаю. – серьёзно сказала Варя, но в глазах её блестели искорки смеха. Николай, глядя на неё, улыбнулся краем губ. Однако Семчинова ничего не заметила.

– А коли так, то и вы, госпожа Зосимова, и вы, Тоневицкий, понимать должны, что вот этот портрет нам не годится! Аукцион – студенческий, все средства – в помощь нашим товарищам, которые сейчас… – тут Ольга Андреевна сделала многозначительную паузу и нахмурила широкие брови. – И принять к аукциону картины госпожи Зосимовой мы согласились потому, что Варвара Трофимовна – человек из народа, бывшая крепостная и…Тоневицкий, да перестаньте же меня толкать! Неужели я солгала хоть словом?!

– Можно и не лгать, а вести себя неприлично! – выпалил сердитый Николай.

– Что-о-о? – надменно выпрямилась Семчинова. – Вы хотите сказать…

– Господа, прошу вас не ссориться. – поспешно вмешалась Варя. – Николай Станиславович, позвольте госпоже Семчиновой продолжать!

– Не нуждаюсь ни в чьём позволении! – отрезала та. – Но извольте. Мне кажется, Варвара Трофимовна, что ваши картины пасторальны слишком! Вы как никто должны хорошо знать тяжесть и беспросветность нашего несчастного крестьянства! Которое, в качестве последнего издевательства, получило это, если можно так сказать, «ос-во-бож-дэ-эние»! Вы – мастер кисти, с этим грех спорить! Вы могли бы изображать такие стороны народной жизни, что у зрителей душа бы перевернулась от гнева и ненависти, а вместо этого?!. – Семчинова обличающе ткнула папиросой в три картины, стоящие на стульях у окна. – И ведь мы ещё отобрали самые лучшие!

Это были небольшие холсты, писанные маслом. На одном из них крестьянская девушка в простом коричневом сарафане, с высоко подоткнутым подолом, хмурясь от напряжения, несла на плече сноп льна, а из-под телеги за ней с улыбкой наблюдал только что проснувшийся парень. На другом – два старика в длинных чуйках важно толковали о чём-то посреди дороги. На третьем – босые мальчишки в столбах летней пыли играли в чехарду.

– Разве вы сами не видите, что эти ваши крестьяне чрезвычайно довольны своею жизнью?! Вы ведь могли бы изобразить барина-мучителя… униженных, замученных рабов! Возмущение несправедливостью, наконец, народный гнев! Вы ведь это не раз видели собственными глазами, не так ли?

Варя ответила молчаливым, грустным кивком.

– Но отчего же тогда, госпожа Зосимова?!.

– Не знаю, право, что вам и сказать. – задумаласьВаря. – Это всё очень верно, то, что вы говорите. Но мне ни разу и в голову не пришло… писать такое. Может быть, для этого не мой талант нужен. А нужный у нас в России и не рождён ещё.

Семчинова торжествующе пожала плечами.

– Что ж… Рада, что вы хотя бы сами это признаёте! А это… – она чуть ли не брезгливо ткнула пальцем в картину, стоящую отдельно от других на мольберте. – Это и вовсе ни в какие ворота! Как хотите, господа, а я – против!

На холсте красовалась Аннет Тоневицкая в вечернем платье с глубоким декольте. На фоне красной драпировки изысканно-смуглые, точёные плечи Аннет, высокая шея и чёрные локоны, подобранные в античную причёску, выглядели великолепно. Из египетской тьмы волос тускло сверкала синими и белыми гранями бриллиантовая диадема. На лице Аннет было непривычное надменное выражение – ничуть, впрочем, её не портившее. Николай, видевший портрет не впервые – несколько раз он сопровождал сестру, приезжавшую к Варе позировать, – восхищённо вздохнул. Но госпожа Семчинова явно не разделяла его восторга.

– Ну что же это, по-вашему? Сладенький портрет в фамильных бриллиантах! Уж никак не ожидала от госпожи… ах, простите, от княжны Тоневицкой! А уж вы-то как согласились, Варвара Трофимовна? С вашим талантом, с вашим знанием народной жизни! Пфуй! Просто невозможно выставить перед порядочными людьми такую… заказную мазню! Пусть уж княжна сама в будуаре собой любуется, а у нас…

– Мне очень жаль, что вы разочарованы, Ольга Андреевна. – мягко перебила Варя. – Но именно на этот портрет у нас с Аннет главный расчёт. Вы ведь помните, что на вечер приглашены офицеры Московского гарнизона, знакомые Тоневицких…

– Прекрасно помню! И ума не приложу, зачем вам понадобились эти фанфароны! На наши нужды и заботы им совершенно наплевать, им лишь бы увиваться за княжной, а она…

– Но ведь аукцион затеян в пользу наших товарищей, не так ли? И мы решили, что должны сделать всё возможное, чтобы картины были проданы за наивысшую цену! – Варя говорила всё это с серьёзным и даже озабоченным лицом, но в глазах её скакали бесенята. – Аннет убеждена, что именно этот портрет будет куплен за огромные деньги! Она даже знает, кто именно его купит! А про остальные картины этого сказать пока, к сожалению, нельзя… В первую очередь нужно думать об общественной пользе – не так ли, Ольга Андреевна?

– Отчасти вы правы. – нехотя признала Семчинова, с отвращением глядя на обнажённые плечи Аннет. – В данном случае цель по-иезуитски оправдывает средства. Но подобная пошлость в современной живописи… впрочем, уже нет времени об этом спорить. Хорошо, забираем и это… м-м… «чудное мгновенье»!

– С вашего разрешения, я сама его принесу уже на вечер. Он ещё недостаточно просох, как бы хуже не сделать.

– Ну, вам лучше знать. Тоневицкий, тогда берите то, что уже можно, а я найду извозчика!

Через минуту Семчиновой уже не было в мастерской, а донельзя смущённый Николай помогал Варе заворачивать в грубую бумагу отобранные холсты.

– Не сердитесь на Ольгу Андреевну. – попросил он, обвязывая свёрток бечёвкой. – Она, право, вовсе не зла… просто считает себя обязанной говорить всё, что думает, начистоту.

– Как и положено честным людям. – улыбнулась Варя. – Не беспокойтесь, Николай Станиславович, я не обижена. Я ведь у Ольги Андреевны в воскресной школе была на днях… С детишками-то она другая совсем! Целый час им грамоту толковала, и хоть бы раз голос возвысила! Ласковая, добрая, на свои копейки им пряников покупает… А ведь откуда копейкам-то лишним быть? Папенька скончавшись, пенсия майорская – сущие гроши… Я и сама так же жила. Кабы не люди около меня хорошие…Скажите, Аннет ведь поёт на нынешнем вечере?

– Ещё бы! – пожал плечами Николай. – Наши балбесы рады ужасно – все ведь до одного в неё влюблены! А ещё и военные прибудут!

– А это хорошо? – озабоченно спросила Варя. – То, что будет так много чужих людей? Стоит ли привлекать внимание к вашему делу?

– Ничего! Сам Сметов, – Николай сделал значительное лицо. – говорит, что чем больше толпы, тем легче в ней спрятаться. И нужное дело куда легче прикрыть глупеньким концертом или вечеринкой. Кстати, Сметов и сам нынче собирался быть!