И тут приятели увидели лежавшего прямо под ногами мужчину. Первым увидел Мишаня и толкнул друга в бок.

– Вась, гляди, прямо как при Союзе разлегся.

Хохоча, они стали вспоминать сцену из «Бриллиантовой руки». Мишаня, смеясь, воскликнул:

– На его месте должен быть я.

– Напьешься – будешь, – в тон ему ответил Вася.

И вдруг Мишаня побледнел так сильно, что при свете фонаря его лицо стало напоминать застывшую восковую маску. Остановившись, он в ужасе смотрел себе под ноги.

– Мишаня, ты чего? – испуганно проговорил Василий.

– Вася, смотри! – охрипшим голосом выкрикнул тот, тыкая пальцем вниз. – Что это?

Теперь и Василий разглядел при ярком свете фонаря, что на белых ботинках лежащего отчетливо были видны темные пятна. Друзья, не сговариваясь, наклонились и тут только заметили отсутствие у человека мужского органа. Мишаня кинулся в сторону, его начинало буквально выворачивать наизнанку.

Вася схватил друга за руку.

– Бежим!

– Куда?

– В ближайшее отделение полиции. Или, может, встретим по пути полицейского. Бежим скорее!

– Нет, – Мишаня тыкнул пальцем в карман, – звони по сотовому.

– Ах да!

Когда сотрудники полиции приехали на место происшествия, то нашли двух уже окончательно протрезвевших мужчин, находящихся в состоянии крайнего возбуждения. От обоих еще пахло алкоголем, но двух слов они не могли связать не из-за опьянения, а от пережитого ужаса. Так что выжать из них удалось немногое.

– Мы шли, – бормотал Мишаня.

– А он лежит, – дополнял его Вася.

– Мы думали, что он пьяный.

– Да, да, – быстро закивал Мишаня, – и вспомнили кино.

– Какое кино?!

– Ну, Никулина, как он за хлебом пошел, а там лежал пьяный…

– Понятно.

– Потом Мишаня заметил…

– Мы наклонились и… о господи!

Мишаня снова отбежал в сторону. Больше ни оперативникам, ни следователю ничего не удалось добиться от вконец ошалевших приятелей. Кроме того, они наступили на кровь, когда метались рядом с убитым, и сильно наследили.

Обоих отпустили домой, предупредив, что они вскоре могут быть вызваны для допроса. Те, не сговариваясь, одинаково закивали головой, как китайские болванчики, и задом попятились в сторону дороги.

– Может, зря мы их отпустили? – с сомнением спросил один из оперативников.

– Ничего не зря, – буркнул следователь, – они мне сейчас тут абсолютно не нужны.

– А если это они его? – кивнул оперативник на жертву.

– Не они, – вздохнул следователь.

Вокруг было много небольших магазинов, но все уже были закрыты к моменту преступления, и навряд ли кто-то из работающих в них людей что-то видел. К неудовольствию полиции, хозяева магазинов не удосужились обзавестись камерами наблюдения. Однако завтра магазины придется все-таки обойти.

Обувщик из будки на углу, который задержался в ожидании припозднившейся клиентки, видел пронесшуюся мимо машину. Ему кажется, что это были темные «Жигули». Номер, конечно, он не запомнил.

Чуть позже в тупике были обнаружены брошенные «Жигули». Ни оперативники, ни следователь не сомневались, что машина находится в угоне. Осветив салон фонариком, полицейские заметили на коврике грязный след.

– След, скорее всего, принадлежит девочке, девушке или женщине, носящей обувь размером 35, – сказал один из оперативников и отошел в сторону, пропуская эксперта.

– И что? – спросил другой оперативник.

– Ничего… Надо найти хозяина машины.

Неожиданно пошел дождь. Крупные теплые капли заплясали, разбиваясь вдребезги о корпус автомобиля. Оперативная группа спряталась под черными зонтами и издали напоминала стаю черных воронов. И только эксперт был вынужден мокнуть, осматривая автомобиль снаружи. Наконец он завершил свою работу, и автомобиль эвакуировали. Труп забрали еще раньше, и судмедэксперт, как всегда, обещал представить подробный отчет только после вскрытия.

После отъезда полиции улица опустела, даже редкие прохожие не появлялись. И только дождь не утихал, где-то сверкнула молния, не слишком близко послышались глухие раскаты грома.

Морис стоял у открытого окна и вслушивался в шум дождя. В глубине души он надеялся услышать звук подъезжающего автомобиля. Но даже самому себе не хотел в этом признаться. Мирослава позвонила около семи вечера и сказала, чтобы он ее сегодня к ужину не ждал. Он спросил, когда она вернется домой.

И получил короткий ответ: «Завтра».

Чуть позже позвонил Наполеонов и тоже сказал, что сегодня не приедет. Если честно, то Морис был этому даже рад. Потому что при таком минорном настроении, как у него было в сегодняшний вечер, ему не хотелось ни готовить, ни поддерживать разговор. И как ему казалось, только один Дон понимал его и, может быть, сочувствовал. Кот лежал на его кровати и делал вид, что спит. Но Морис был уверен, что Дон притворяется, во-первых, чтобы не нервировать его своим унылым бденьем, а во-вторых, чтобы не выдать собственных переживаний.

Наконец дождь прекратился. В окно влился тонкий, почти хрустальный аромат поздней сирени. Морис разделся и прилег рядом с котом, стараясь не задеть его и не потревожить. Но Дон сам подвинулся к нему.

– Спасибо, – тихо шепнул Морис в теплое бархатное ухо.

Кот тихонько замурлыкал. И Миндаугас сам не заметил, как заснул.

* * *

Когда Мирослава вернулась домой, то застала молчаливого Мориса сидящим на кухне на диванчике. На столике перед ним стояла ваза с яблоками и чашка чая. Здесь же, на диванчике, лежал Дон. Его усатая морда покоилась на одном из колен Мориса.

Кот тихо мурлыкал. Заслышав шаги хозяйки, он приоткрыл один глаз и сказал ей: «Мур». В смысле, заявилась наконец домой.

– Ты чего такой задумчивый? – спросила Мирослава, присаживаясь рядом с Миндаугасом.

– Я не задумчивый, я печальный.

– Даже так? И какова причина твоей печали, если это, конечно, не секрет?

– Просто… дождь.

– Он был ночью.

– А я все еще грущу…

– Странно.

Морис ничего не ответил. Не говорить же ей, что причина его печали – это она, Мирослава. Вернее, то, что она не ночевала дома. Он даже не имел права спросить, где она была.

Мирослава села рядом, погладила кота. Но Дон, вероятно, решив проявить мужскую солидарность, даже не пошевелил ухом. Волгину, конечно, этим было не пронять, она просто обеими руками приподняла кота и уткнулась носом в его лохматый живот. Дон вздохнул и положил на ее плечо обе передние лапы, подумал секунды две и замурлыкал. Мирослава опустила кота снова на диван.