– Расслабься, дорогая. Все уже почти прошло.

Его рука скользила вверх по ее ноге, все выше и выше, к самому возбужденному месту.

– Я собираюсь дотронуться до тебя, но после этого тебе станет легче.

Наконец его рука добралась до своей цели и легко прижалась ладонью к ее телу. Селина непроизвольно раздвинула бедра, как будто знала, что ему надо. С задранным кверху платьем и расставленными в стороны коленями она выглядела как настоящая девка. Но это ее ничуть не волновало, лишь бы ее мучения прекратились.

Он просунул палец внутрь и начал двигать им взад и вперед. Ее бедра тут же уловили заданный им ритм и подались навстречу его пальцу, но это принесло слабое облегчение, причем явно недостаточное.

– Я не могу больше терпеть, – простонала она.

– Сейчас все кончится.

Кристофер сжимал там ее рукой, то есть делал то, чего они оба так хотели. Селина была счастлива. Она уже ни о чем не думала, ничего не понимала. Его большой палец ласкал какое-то ее очень чувствительное место, о котором она даже не подозревала раньше. Вдруг внутри ее будто сверкнула молния и пробежала по всему телу.

– О-о, о-о… – Она не в состоянии была говорить, не могла сказать ему, что с ней происходит, но, по-видимому, он обо всем догадывался.

– Ну, Селина, – скомандовал он, – теперь давай.

В невиданном восторге, экстазе она разлетелась на тысячи кусочков, которые растворились в окружавшем ее мире. Помимо своей воли она кричала, ее хриплый крик можно было услышать снаружи кареты.

Постепенно ее возбуждение начало стихать, ее тело стало слабым и каким-то чужим, безвольно повисшим, как тряпичная кукла, на его плече. Кристофер рассмеялся, явно довольный устроенным ею представлением.

– Моя маленькая распутница, – промурлыкал он. – Ну и дали мы с тобой жару.

– Что это было?

– Страсть.

– Как ты думаешь, лакеи слышали мой крик?

– Конечно.

Всхлипнув от стыда, она спрятала лицо у него на груди. Кристофер, как умел, утешал ее, пока карета не остановилась у дверей ее дома.

Ни один слуга не подошел открыть дверцу экипажа. Очевидно, слуги догадывались о происходящем внутри. Неужели кареты часто использовали для таких недозволенных действий? И она была единственной, кто не подозревал об этом? Теперь на каждый проезжающий мимо нее экипаж она будет смотреть совсем по-иному!

Селина попыталась выпрямиться, но тело не слушалось ее. Кристофер поспешил ей на помощь и постарался придать ее наряду приличный вид: пригладил волосы, поправил платье, накинул на плечи шаль.

Жизненные обстоятельства вынудили ее повзрослеть гораздо быстрее, чем какую-нибудь другую девушку, но только теперь Селина действительно стала совсем взрослой, когда осознала, что значит быть женщиной. Она ощущала себя старше, мудрее, словно созревшей для начала другой, неведомой ей жизни.

– Это то самое, чем занимаются муж с женой? – спросила она.

– Причем регулярно.

Вдруг брачные узы приобрели для нее совершенно иной смысл.

– И так может происходить не один раз?

– Да, – рассмеялся он. – Много, много раз.

– Когда можно будет снова заняться этим?

– Как только улучим момент, чтобы остаться наедине.

– Обещаешь?

– Да, моя ненасытная прелестница.

Его поддразнивание не оставляло сомнений, они весело перемигнулись, так как хорошо поняли друг друга. Их обоюдная страсть была подлинной, глубокой, ее нельзя было так просто прервать. Казалось, они знали друг друга давным-давно, словно сама судьба свела их, и Селину охватило возбуждающее предчувствие неизбежного.

Она нагнулась к нему и обняла его.

– Я люблю тебя, – прошептала она. Ее голос прозвучал слишком откровенно и даже вызывающе, но она была так счастлива, что не могла сдержаться.

– Я тоже тебя люблю, – ответил он, но больше ничего не добавил. Он не связывал себя никаким обещанием, даже намеком на будущее. Он нежно поцеловал ее, затем слегка постучал в дверцу кареты, лакей тотчас же отворил ее и опустил лесенку.

– Я навещу тебя завтра, – заявил Кристофер.

– Захвати с собой Кейт.

– Хорошо.

Селина чуть помедлила, однако он опять умолк. Не переставая принужденно улыбаться, она повернулась и стала вылезать из кареты, слуга предупредительно подал ей руку, он не показывал и виду, что догадывается о том, что происходило чуть раньше внутри экипажа.

В самый последний момент Кристофер пробормотал:

– Селина…

– Да? – Она резко обернулась. Она дрожала от волнения, как натянутая струна, и не сводила с него своего выжидающего и вопрошающего взгляда.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он произнес:

– Завтра поговорим обо всем, когда Кейт будет с нами.

Что он имел в виду? Кейт была ее опекуншей и сестрой. Неужели он намерен сделать предложение? Селина не теряла надежду.

– Хорошо. – Она кивнула и вбежала в дом.

Очутившись в холле своего особняка, Маркус слегка поморгал, чтобы привыкнуть к стоявшему здесь полумраку после яркого солнечного света на улице. Став взрослым, он поклялся себе, что без лишней надобности никогда не переступит порога этого дома. Он взглянул на громадную парадную лестницу, размышляя про себя, почему в нем Нет никакой привязанности к этому дому, к его показной роскоши. Его семья владела особняком на протяжении трех веков, причем Памела истратила целое состояние, чтобы модно обставить и украсить старое здание.

Родовое гнездо… Наверное, к нему следовало отнестись с большей теплотой, но его душу бередили лишь грустные воспоминания об одиноком детстве и горькой поре возмужания. Стены словно помнили подлую измену, когда коварная женщина обманула влюбленного в нее наивного молодого дурачка.

Невольно его мысли обратились к его отцу. Сожалел ли тот о вероломстве, память о котором он увековечил браком с Памелой? Их союз оказался некрепким и полным ссор. Стоила ли Памела того, чтобы утратить навсегда сыновнюю привязанность? Раскаивался ли отец в содеянном?

Маркус не знал. И хотя его отец перед смертью попытался поговорить с ним и даже просил прощения, Маркус не был уверен, что хотел услышать это, чума его возьми, так долго скрываемое раскаяние!

Дворецкий, как только заметил его, бросился навстречу, с радостью приветствуя его, отчего Маркус почувствовал себя неловко. Он всегда смущался своего титула и чувствовал себя едва ли не самозванцем, который не заслуживал почтительного отношения. Он помнил своего старого дворецкого с младых лет: сколько снес от него нагоняев, а раза два дворецкий даже отшлепал его. Маркусу всегда казалось, что он будто предает своего слугу, не строя из себя завзятого аристократа и без особого восторга относясь к наследственному титулу.