Произнеся это вслух, направив всё внимание обратно на Иви, я почувствовала, как что-то скользнуло между моим сердцем и желудком. Не учитывая того, что её здесь не было, чтобы защититься, я считала её действительно милой. В последний школьный день я случайно подслушала, как мистер Кинчелоу сказал ей, что она пишет с особым талантом и размахом. Иви так спокойно это восприняла, словно не было в этих словах ничего такого, и сразу же вернулась к своим делам. Затем, в тот же день, я шла за ней, когда она сказала пятикласснику в старинных клёшах, что он носил их с «талантом и размахом».

Мне очень многое нравилось в Иви, например, что она вот так передавала свои сокровища.

– Капец, – сказала Андреа, качая головой. – Но её нельзя винить, учитывая все эти похищения.

Линн немного ощетинилась.

– Это не совсем похищения. Просто некоторые парни из Впадины слишком грубо себя ведут, так говорит мой папа.

То же самое говорил и сержант Бауэр вчера вечером. Но я уж точно не собиралась говорить девочкам, что он был у меня дома и что прошлой ночью была одна из тех странных сексуальных вечеринок.

– А мой папа говорит совсем другое, – возразила Андреа. – Он говорит, что здесь происходит что-то плохое.

Мы, четверо девочек из Лилидейла, обменялись взглядами. Вуайерист, папины вечеринки, Растлитель Честер, комендантский час – всё это было гадостью, но нашей гадостью.

– Здесь совсем не опасно, – возразила Линн, приподнимая подбородок. – Я всё время выхожу после комендантского часа. Я даже позавчера покурила сигаретку с Колби, и явно после девяти тридцати.

– Обалдеть! – воскликнула Барб.

В моём животе забурлило возбуждение, и я так и не отпила из своего стакана с 7UP.

– И как?

Линн пожала плечами.

– Противно. Но мне кажется, Колби скоро меня поцелует.

Мы все замолчали, чтобы впитать эту мысль. Целоваться со старшеклассником. Представьте. Я глотнула газировки – наверняка шампанское на вкус именно такое.

– Ну да ладно, – закончила Линн, – мой папа говорит, что Коннелли – гомик, и, наверное, он и есть тот самый чудик, который показывает девочкам свою свистульку.

Газировка ударила мне в нос, обжигая его.

– В этом нет никакого смысла, – сказала я. – Если он гомик, то зачем ему лезть в окна к девочкам?

Линн повернулась ко мне.

– Тогда это, наверное, кто-то с вечеринки твоего папы. Какой-нибудь сексуальный маньяк.

Все на меня уставились. Я прилипла к ковру, не зная, что ответить. Глупо было приходить сюда. Я ведь даже падала с роликов до ссадин на коленях. Я подумывала позвонить маме, чтобы она забрала меня пораньше, но Линн тогда никогда не пригласила бы меня снова.

– Эй, я знаю! – сказала Хайди, спасая меня. – Давайте подглядим за подглядывателем!

Барб вздрогнула.

– В каком смысле?

Линн первая всё поняла.

– Да! Пойдём шпионить за мистером Коннелли!

Я взглянула на часы на видеомагнитофоне. Было 20:27.

– Мы успеем вернуться до комендантского часа?

– Будем надеяться, – злобно ответила Линн. – Или Растлитель Честер тебя схватит.

Солнце медленно опускалось за горизонт, и нашей кожи коснулись бархатные сумерки. У города был другой голос, не как у деревни – меньше дикости и лягушачьих песен, больше приглушенного хлопанья дверей и отдаленных разговоров, как будто все звуки доносились до нас через туннель. Я будто чувствовала на себе объятия, зная, что вокруг было так много людей, видела свет в домах и тех, кто жил безопасной жизнью, смотрел телевизор, ел попкорн и был нормальным, эти люди с радостью предложили бы нам чашку сахара, если мы попросим. Я вдохнула восхитительный запах чьего-то гриля и приготовилась наслаждаться. Это было так приятно – гулять ночью с другими людьми.

– Не могу поверить, что мы это делаем! – протянула Линн.

– Папа меня убьёт, – сказала Андреа.

Наша банда из пяти человек держалась переулков. Мы шли ближе к мусорным бакам, прижимались к стенам гаражей а-ля Ангелы Чарли, даже тыкали пальцами, как воображаемыми пистолетами. Когда наш смех становился слишком громким, Линн на нас шикала.

– Его дом вон там, – сказала Линн, показывая через открытую Милл-стрит на заднюю стену высокого белого дома с черными ставнями. – Он всё ещё живёт с родителями.

Я знала, что Коннелли ничего плохого не делал. Это всё не он.

– Господи, застрелите меня, если после окончания школы я всё ещё буду жить с родителями, – сказала Хайди.

Уже почти полностью стемнело. Тёмная машина, может, зелёная, завернула на Милл-стрит и осветила нас фарами. Мы взвизгнули и нырнули за куст сирени.

– Коннелли – мой любимый учитель, – призналась я, когда мы прижались друг к другу – человеческий щит против холода майской ночи. Я первый раз не стала произносить «мистер» перед его фамилией.

Линн закатила глаза – я просто слышала это по тону её голоса.

– Он ничего. Но тебе не кажется, что он как-то по-гейски одевается?

– Мне нравится, как он одевается, – сказала Барб.

Моё сердце воспарило, и её храбрость передалась и мне.

– Я добегу до его дома и дотронусь до фасада.

Резкие вдохи дали мне понять, что я сказала то, что надо. В тот момент мы все пятеро были связаны – до невозможности сильные девочки против всего мира. Ничто нас не тронет.

– Ты уверена? – спросила Линн.

– Тебе не обязательно это делать, – сказала Андреа, но то, как блеснули ее глаза в отражении фонарей, говорило мне обратное.

– Ты такая смелая, – сказала Барб, сжимая мою руку.

– У меня идея получше. – Линн оглядела дистанцию между нашим укрытием и величественным белым домом, будто генерал, расписывающий свою главную миссию. – Чем просто трогать дом, лучше сорви один цветок у его двери. Это будет твой боевой приз.

– Ладно.

Я встала и согнула ноги, оценивая расстояние. Ветер шелестел верхушками деревьев. Шелест листьев звучал так, словно кто-то потирал руки. Я всё ещё чувствовала запах угольного гриля. Я посмотрела налево, потом направо. Множество огней мерцало внутри домов, успокаивая. В доме Коннелли было темно. Где-то низко и одиноко ухнула сова. Мурашки побежали по всему моему телу. Я знала, что улыбаюсь или, по крайней мере, готова улыбнуться. Я никогда не чувствовала себя настолько в своём теле.

– Давай! – прошептала Линн.

Я понеслась. Крошечные камешки заскользили по улице, когда я их пинала, мои кеды быстро ударялись, издавая мягкое тук-тук. В конце дороги прогрохотала машина, и мой пульс участился, но остановить меня было невозможно. Когда я приблизилась к дому Коннелли, он стал огромным. Моя правая нога приземлилась на подстриженную траву двора Коннелли. Земля под моими ногами казалась живой.