Сова снова вопрошающе ухнула, и я побежала дальше.

В доме Коннелли зажегся свет. Я услышала, как сиреневый куст взвизгнул позади меня, но не могла остановиться, когда цветы были всего в нескольких футах от меня. Ветер набирал силу на верхушках деревьев, сотрясая их, и этот сухой шепот звучал ещё громче. Я уже почти добежала. Я протянула руку к цветам-пионам, как мне подумалось, но это оказались не пионы, а розовый куст, стебли которого были усыпаны злыми колючками.

Завывание сирены комендантского часа началось, когда мои руки вцепились в стебль, его шипы больно кололи мне ладонь. Пот выступил у меня на лбу, и я потянула сквозь боль, чтобы сорвать эту розу с ветки. Я ни за что не вернусь с пустыми руками. Мне показалось, что я услышала крики, но их невозможно было отделить от воя сирены, который нарастал до ужасающего крещендо.

ииииииИИИИИИИ

Уколы от розы стали горячими, и цветок стал частью моей руки. Я рискнула заглянуть в окно Коннелли, хоть и была так уязвима, хоть мне и пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь, и это замедлило бы мой побег. Я не знаю, что заставило меня так поступить. Может, какое-то движение внутри привлекло моё внимание, или моё любопытство было просто слишком требовательным, или я хотела ещё больше приукрасить свою историю.

Я ожидала увидеть, как одетый в халат Коннелли роется в холодильнике.

Или сидит за кухонным столом с отцом, рассказывая о своей маме, недавно вернувшейся из больницы, потому что разве миссис Пуглизи не говорила, что у неё был сердечный приступ?

Это было бы вполне логично.

Но Краб внутри этого дома, руки мистера Коннелли на его плечах?

Это не укладывалось в моей голове.

Я моргнула, смотря на это, один раз, два раза.

Я не могла разглядеть ни одного из их лиц, не так чётко, так я себе сказала.

Затем я повернулась и побежала обратно к сиреневому кусту, сирена была магнетической силой, звавшей меня в укрытие. Все четыре девочки похлопали меня по спине, когда я подбежала к ним, обступили меня, и мы побежали обратно к дому Линн, а горячая кровь капала с моих пальцев на бутон.

Я не сказала.

Я не смогла, только не про мистера Коннелли.

Когда они спросили, я ответила, что никого не увидела на кухне.

Ни единого человека.

На вечеринке я в основном прятала свою руку и сразу же промыла её, когда мы вернулись домой к Линн. Мне пришлось отмыть кровь и с розы тоже. Проколы были очень глубокими, поэтому после первого раза почти не кровоточили. Мама сразу же их заметила, когда забрала меня утром.

– Что случилось?

– Я сорвала розу, – сказала я, прижимая руку к груди. – Подумала, что это пион.

Она с минуту изучала меня, её усталые глаза метнулись к дому Строхенов, а затем снова ко мне. Она уже отвезла Сефи в летнюю школу, а потом заехала за мной. Мама вздохнула, а затем переключилась на первую передачу. Мы не разговаривали до тех пор, пока не добрались до дома, где она отвела меня в ванную и достала из шкафа перекись и домашнюю мазь.

– Не лучшая неделя у моих девочек.

Я не заплакала, когда мама вылила перекись мне на ладонь, даже когда та проникла так глубоко, как будто до самых костей пробирая меня, прежде чем снова выступила: розоватыми от сукровицы пенящимися каплями. Я даже не вздрогнула, когда мама нежно схватила мои пальцы и подставила их под струю теплой воды, щипавшей уколы. Но я вздохнула, когда она открыла баночку с мазью, текстурой похожей на вазелин, мутно-янтарного цвета, пахнущей дорожной смолой и травами.

Она смазала проколотую руку мазью, и это исцелило меня, загоняя боль вверх по моей руке, выталкивая её из моего тела. Мама трижды обернула бинт вокруг моей руки и похлопала меня по плечу. Мне так хотелось рассказать ей о том, что я видела прошлой ночью. Она бы знала, что делать. Я уже открыла рот, чтобы настучать на мистера Коннелли, но она опередила меня.

– Хитрость жизни, – сказала мама, – заключается в том, что нельзя долго сдерживать боль. Как и магия.

Это был первый раз, когда она напомнила мне Джин, и тогда я её обняла, прижавшись к тёплому изгибу её шеи, как часто делала это в детстве. Мама напряглась, но не оттолкнула меня.

Такими нас папа и увидел.

Он был не в духе. Это настроение пришло в комнату даже раньше, чем он, жидкое и опасное.

– Видимо, это означает, что сегодня мы не будем разделывать остальных куриц.

Я сдержала стон. В этом сезоне уже не осталось неразделанных куриц, но иногда после вечеринки папе нужно было чем-то заняться. Сделать больше тропинок в лесу, схватить фермерских кошек и выбросить их на дорогу, собрать мешки с мусором и увезти на свалку или зарубить старых кур-несушек.

– Рука должна зажить, её пока нельзя мочить. – Голос мамы звучал напряжённо.

Папа нахмурился. Он принёс с собой в дом топор, и это выглядело как-то пугающе и неуместно.

– Тогда я найду для неё сухую работу. Пошли, Кэсси. Вычистим тропинку.

Я взглянула на маму, надеясь, что она добровольно присоединится к нам или, ещё лучше, заступится за меня и скажет, что мне нужен день отдыха, но та отвернулась. Мне пришлось подняться наверх, чтобы переодеться в рабочую одежду, прежде чем с головой окунуться в душное утро. Все следы субботней вечеринки исчезли. Я хотела спросить папу, в каком настроении была Сефи перед тем, как уехала утром в летнюю школу, но мы никогда с ним так не разговаривали. Он ткнул пальцем в сторону кучки хвороста, которую мне нужно было перенести в кучу с дровами.

Я повиновалась, зачерпнув сучки, а потом вернулась за новыми – это были ветки дуба и вяза, которые он рубил в роще старых деревьев, достаточно широкие и толстые. Таскать ветки одной рукой было очень изнурительно, но зато я согрелась от работы еще до того, как лимонное солнце засияло высоко в небе. Это было намного лучше, чем разделка мяса, даже учитывая, что от папы пахло куриным супом, когда он потел. Он снял рубашку, и я видела, как с него стекают струйки пота. Голубая бандана, повязанная вокруг его головы, не давала поту капать в глаза, но он стекал по спине, каплями свисая с волос на подмышках, когда он поднимал брёвна размером с его туловище.

Мы работали, а солнце горячим глазом следило за нами, обжигающее, словно лава. В одиннадцать папа наконец-то разрешил мне сделать перерыв, чтобы попить. Я выпила из шланга, даже порадовавшись чуть газированному привкусу воды. Я поливала сверху мою голову и спину, одновременно глотая эту ледяную жидкость ртутного цвета. Освежившись, я вернулась к нашему месту работы, но не смогла найти папу. Не было его и позади дома.

Было слишком жарко, чтобы искать его на улице. Я выжала края моей одежды, чтобы не забрызгать пол водой из шланга, и зашла в дом: Возможно, маме известно, где папа. Я осторожно открыла сетчатую дверь, затаилась на крыльце и прислушалась. Я подумала, что найду маму на кухне, занятую готовкой, но она, скорее всего, работала над школьным проектом по шитью, который она взяла, чтобы увеличить свою зарплату.