Как бороться против ничего, я не знала. Не знала, чтоделать. Мы умирали, и я не знала, что делать.

В голове прозвучал голос Жан-Клода:

— Ma petite…

Но страх взмыл вверх и накрыл его слова. Я знала, что он что-томне мысленно говорит, но не могла понять. Страх заглушал его, как однарадиостанция заглушает другую. Слова были как призрачные звуки далёкойрадиостанции, а слышать, ощущать я могла только страх от Моровен.

Натэниел свалился на меня, с открытым ртом, хватая воздух,ставший вдруг слишком густым для дыхания. Я умру — это одно дело, но мной неограничится. Натэниел и Дамиан лежали у меня на коленях, и волосы ихпереплелись тёмными и светлыми лентами.

Грегори присел напротив меня — я почти забыла, что он здесь.Обычно мне трудно было понять выражение его лица, когда он в облике леопарда,но это выражение я поняла. Даже сквозь мех и жёлтые кошачьи глаза проступалголод. Не вожделение, а голод. Он сказал, порыкивая:

— Они пахнут как еда.

— Я знаю.

Голос Ричарда, и я повернулась к нему. Протянула руку.Однажды он вытащил нас из памяти Дамиана, может быть, он сможет это сделатьопять.

Он глядел… недовольно, зло. Я стала опускать руку, но онподхватил её в последнюю минуту — взял мою руку в свои. В тот же миг появилсязапах леса, мускуса, меха. Страх чуть отступил, как волна прибоя, но уженарастала следующая волна, и знаешь, что она вот-вот придёт.

Я могла уже говорить, и я сказала:

— Помоги.

Зазвучал голос Жан-Клода, отталкивая страх настолько, что ямогла расслышать слова.

— Ты должна вызвать ardeur, ma petite, должна. Она непонимает, что такое чистое вожделение без боли и ужаса. Воспользуйся нашимРичардом, и я смогу соединить свои силы с твоими, и мы её победим.

Я глядела в лицо мужчины, которого Жан-Клод так небрежноназвал «нашим», и знала, что это не так. Я чуяла восхитительный запах мускуса,покой сосновой подстилки и опавших листьев, но выражение его лица спокойнымникто бы не назвал. Карие глаза были полны откровенной, дрожащей злобы. Касаясьего руки в такие минуты, я обычно чувствовала, как пляшет по коже его злость,но сейчас — нет. Я ощущала только силу Моровен, нависшую надо мной как буря. Иединственная эмоция, наполнявшая меня, это был ужас.

— Ma petite, ты меня слышишь?

— Да, — сумела я шепнуть.

— Так что же тебе не нравится?

Хотелось мне спросить: так что, мне валить Ричарда на пол инасиловать? Но сумела я сказать одно:

— Не могу. Не могу.

— Не можешь — что, ma petite?

— Не могу кормиться от Ричарда.

Это казалось глупо — говорить это вслух, глядя в этокрасивое и разозлённое лицо, но я не могла сосредоточиться, чтобы произнестиэто молча. И так трудно было говорить.

— Ричард согласился, ma petite.

Я затрясла головой:

— Не верю, он злится.

Ричард стал с виду ещё злее, но произнёс — вслух:

— Жан-Клод говорит правду, Анита. Я согласился питатьardeur.

Лицо его потемнело и кривилось от злости. Он согласился, ноочень нехотя. Если на то пошло, то и мне не хотелось. Не хотелось мне сноваходить по этой метафизической дорожке. Мы так старались отделиться друг отдруга, а секс с Ричардом снова свяжет нас вместе. Я этого не хотела, не думала,что моё сердце переживёт ещё раз разбиться. У человека в сердце кончаютсязапасы клея, и разбитое остаётся разбитым.

— Я не могу удерживать страх Моровен вечно, ma petite.Ты должна действовать, пока моя сила не подломилась и не погубила нас всех.

— Тебе легко говорить, — сказала я почти своимобычным голосом — не придыхающим от ужаса, но с тонким сарказмом. — Нетвоя лилейная задница на крючке.

— Если бы я мог к тебе прилететь, я бы прилетел, носейчас светлый день, и я не могу. Вы с Ричардом должны это сделать, я ужепроигрываю Моровен. Я чувствую, как все ближе подступает её кошмар, и когда онподойдёт слишком близко, я сбегу спасаться в надежде, что к наступлению темнотыещё останется, что спасать. Но если вы с Ричардом поступите именно так, как ябоюсь, то темнота настанет слишком поздно — для Дамиана, для Натэниела, и еслиты не переживёшь гибель своего слуги и своего зверя, то и мы с Ричардом можемне увидеть следующий восход луны. Неужто так ужасно кормиться от Ричарда, mapetite? Это действительно участь хуже смерти?

Если так ставится вопрос, то нет, но… а, черт побери! Почемувсегда все приходит к сексу? Почему никогда не бывает другого способа драться?

Жан-Клод ответил у меня в голове:

— Потому что мы можем сражаться лишь теми средствами,которыми располагаем. Я — инкуб, ma petite, и соблазнять — и моё проклятие, исамая большая моя сила. Если бы у меня была другая магия, я бы предложил еётебе, но я знаю только то, что знаю. И это почти все, что я знаю.

— Если у тебя единственный инструмент — молоток, толюбая проблема начинает выглядеть гвоздём, — сказала я.

Жан-Клод начал что-то спрашивать, но его смело в сторону. Всесмело в сторону волной ужаса. Сердце заколотилось в горле, будто я проглотилаживую рыбу. Кожа похолодела от ледяной силы Моровен. Страх, неодолимый страх.

Ричард отдёрнул руку, отодвинулся от меня, и я не моглатеперь понять выражения его лица. Это не была злость.

Грегори наклонился поближе, вытянулся над Натэниелом иДамианом, потянулся полулеопардовой мордой к моему лицу, понюхал воздух.

— Ах, как вкусно пахнет, ням-ням! Мясо и страх. —Он испустил долгий вздох, пощекотавший мне кожу. — Мясо и страх.

Грегори я не боялась, я это знала, но страх жил во мне, и онне хотел оставаться бесформенным. Когда Грегори оскалил зубы вроде как вулыбке, я ахнула. Страх стал сгущаться вокруг блеска клыков, голодных искр вжёлтых глазах. Вдруг оказалось, что я не просто боюсь, а боюсь именно Грегори.Его когтей, его зубов. Боюсь так, как никогда не боялась ни его, ни кого-нибудьвообще из моих леопардов. Он лизнул меня в лицо быстрым движением.

Я пискнула — тихо, высоко, испуганно.

— А ну, ещё раз так сделай, — попросил Грегорибасом.

Ричард схватил его и оттащил от меня.

— Не лезь к ней.

Грегори остался стоять пригнувшись, будто думал, не затеятьли драку по этому поводу. Но потом сказал:

— Ладно, не буду к ней лезть.

Он повернулся к Натэниелу и щёлкнул зубами рядом с еголицом. Натэниел вскрикнул. Наш страх нашёл себе причину. Логики в этом не было.Любое страшное подошло бы, просто под руку подвернулся леопард-оборотень.