— Иди отмойся, я здесь присмотрю.

— Не могу поверить, что ты вот просто так ипоступил, — сказала я.

— Так — это как? — спросил он и осклабился.

По пальцам одной руки я могла бы перечислить случаи, когдаМика ухмылялся. Сейчас в его глазах искрился смех, будто он едва егосдерживает. Я была рада видеть его таким весёлым — нет, честно! Но я не знала,что тут такого смешного, а спросить — не хватило храбрости. Наверное, что-то намой счёт, или его насмешило что-то, что я сделала. Я смешной не была.Смущённая, запутанная, избитая, но не смешная. Натэниел и Дамиан знали менядостаточно, но когда я проходила мимо Грегори, то бросила, даже не замедлившага:

— Тронь только меня за задницу, я тебе твою оторву.

— Какая ты скучная, — проворчал он.

Я обернулась на пороге ванной:

— Ну нет, я бываю очень весёлая, да только не для тебя.

— У, собака! — буркнул он.

— Гав-гав, — ответила я и наконец-то закрыла засобой дверь в ванную.

В душе я старалась не думать. Мысли — плохо, горячая вода —хорошо. Я вывернула краны до упора, и струи били по мне, находя синяки, которыхя не заметила. Когда-то трёпка, которую задал мне Дамиан, была бы для меняочень серьёзным избиением. Спасибо меткам Жан-Клода, я стала с тех порпокрепче. Дольше всего будет заживать укус, но и он пройдёт за несколько дней,максимум за неделю. Быстро исцеляться — это отлично, а все остальное… ну,скажем так, что вердикт ещё не вынесен.

Сквозь шум воды я услышала какой-то звук. Не сразу я поняла,что это стук в дверь. Я решила сделать вид, что не слышу. Стук на мигпрекратился, и я уже вздохнула с облегчением, как он возобновился громче, будтоя в первый раз не расслышала.

Я вздохнула, отключила воду и спросила:

— Чего?

— С Дамианом нехорошо, — сказал Натэниел сквозьзакрытую дверь.

Я застыла на секунду, капая водой с ресниц, потом спросила:

— В каком смысле — нехорошо?

— Ты не чувствуешь?

Я задумалась. Стала думать о Дамиане, и вдруг сокрушительнойтяжестью на грудь навалился страх. Я даже пошатнулась, и обрадовалась, что вдуше есть поручень, чтобы ухватиться. Страх этот был тенью того, что погнал егораньше с воплями по всему дому. Не знаю, сможем ли мы пережить это ещё раз.

— Иду.

Я выжала волосы, закрутила их в полотенце и попыталасьвытереться, чтобы надеть халат, но тут дверь распахнулась. Первым показалсяГрегори в своём меховом костюме, одна когтистая лапа подсунута под рукуДамиана. Другую руку держал Ричард. Они наполовину внесли его, поставили передомной, а перед ним нёсся его страх. Мне бывало в жизни страшно, но не так. Этотстрах сдавил мне грудь, не давая дышать, передавил горло. Он был так тяжёл, чтомог раздавить меня на полу, будто что-то в меня врезалось. Не сердцебиениеперекрыло мне трахею — это как если бы ужас стал мокрым шёлком, и я пытаюсь егопроглотить. Скользкий, мокрый, реальный, как ни один страх в моей жизни. Не втом смысле реальный, как бывает реальной эмоция, но как камень, стул или зверь.Страх, который стал чем-то большим, чем страх.

Они бросили Дамиана ко мне на колени, и будто по всей коже уменя побежал мороз, будто каждый её дюйм хотел уползти прочь, прочь, оставивтело умирать. Моя шкура побежала бы спасать себя, если бы не была закреплена нателе. И тело побежало бы за ней, если бы не было придавлено тяжестью Дамиана.Поймано в его страхе, заморожено в нем. Если бы я могла вздохнуть, я бызаорала, но я могла только тонуть, тонуть в его ужасе.

Кто-то тронул меня за плечо, но это было далеко. Ничья кожане была так реальна, как Дамиана. Кто-то меня встряхнул, резко, сильно. Ясмогла глубоко вдохнуть, будто давно не дышала, а когда выпустила вдох,получился визг.

Я смотрела в перепуганное лицо Ричарда. Это его рука лежалау меня на плече. Он стоял перед нами на коленях.

— Анита, Анита, ты меня слышишь?

Я схватила руку Ричарда, другой рукой прижимая к себеДамиана, будто боялась потерять его. Будто страх стал каким-то жутким зверем,готовым сожрать его в буквальном смысле.

— Анита, скажи что-нибудь! — попросил Ричард.

— Боже мой… это так… ужасно.

Дамиан кивнул головой, прижатой к моему животу. Он лежал,обмякший, но сейчас он обхватил меня за талию и бедра, руки его держались заменя как за последнюю твёрдую опору в мире. От него я ощутила взрыв эмоции, иэто была благодарность. Он был благодарен, что я разделила с ним страх, и онстал меньше, или просто более выносим.

Эта мысль — о том, что разделённый страх легче вынести,вызвала воспоминание. Не моё воспоминание. Этого лица я никогда раньше невидела, но Дамиан знал его не хуже своего собственного. Все из острых углов ирезких линий, шрам от лба через всю щеку, полученный в первом набеге, где мы сним были. Та-кто-нас-создала сказала однажды, что этот шрам спас ему жизнь,потому что без шрама у него волосы были бы белее её волос, глаза синее её глаз.Шрам уничтожил его красоту настолько, что она пощадила его, потому что дажемужчины не были застрахованы от её зависти. Единственное имя, которое я в себеуслышала, было Перрин, но я знала, что это не так. Это не было его имя — небольше, чем Дамиан было моим… нашим… его именем.

Послышался запах ванили, и что-то тёплое скользнуло по мне.Я моргнула, просыпаясь — если это слово сюда подходит. Натэниел склонился рядомс нами. Косу он распустил, и запах ванили от его волос вился вокруг меня.Волосы спадали с него каскадом, проливаясь по обе стороны от меня, ложась мнена колени, закрывая Дамиана как одеялом — одеялом, которое текло по телу какжидкость. Натэниел покрыл нас своими волосами, но тщательно избегал касатьсянас кожей. Он был так близко, что это было непросто, потому что даже вздох могсоприкоснуть наши тела. Но Натэниел сохранял этот последний мучительный дюйммежду нами, касаясь нас только ароматом и гладью волос. От его кожи я сейчасвоспринимала только тепло, ощутимое даже на расстоянии. Жар трепетал междунами, будто тепло его дыхания выходило наружу и хотело до меня дотронуться.Может, так оно и было.

Очень остроумный был способ вытащить меня из воспоминанияДамиана, не рискуя самому в него свалиться. Очень остроумный, но каждый планхорош лишь настолько, насколько хороши его исполнители. Дамиан шевельнулся уменя на коленях, и у меня была секунда понять, что он сейчас сделает. Я набралавоздуху — предупредить Натэниела, но выдохнуть не успела. Это случилось быстро.

Дамиан схватил Натэниела за руку, и этого хватило. Мы будтоутонули в свете. Будто мир вспыхнул и запылал жаром, и этот жар был золотым,как будто пролился и все залил жёлтый цвет. Жёлтое тепло, жёлтый жар, и онслепил глаза. Мы ослепли в свете. Ничего не было, кроме света и касания еёизящных ручек, и руки Перрина в моей руке. Его рука была большой, надёжной,якорем в кошмаре света. Её ручки гладили, но это было не настоящее. Онавытащила нас на свет пить от нас страх, а не секс.