Судья Хобарт задумчиво произнес:

– Мне неизвестны законы, которые запрещали бы обвиняемомуделать публичные заявления для прессы в любое время, когда он пожелает, и ясовершенно точно знаю, что закон позволяет ответчику не отвечать на вопросыследователей.

В данных обстоятельствах суд переносит заседание на завтра,до десяти часов утра, после чего слушание дела будет продолжено. До этоговремени подсудимая, разумеется, должна оставаться на попечении шерифа. Однако,если в это время она захочет сделать какие-либо заявления для прессы, ничто немешает шерифу организовать такую конференцию здесь, в зале суда. – Судьяподнялся и вышел из зала.

Окружной прокурор Хастингс подошел к Мейсону и навис над егостолом.

– Послушайте, Мейсон, – сказал он, – у вас этот трюк невыйдет.

– Почему же? – спросил Мейсон. – Вы слышали, что сказалсудья. Это законно.

– Ладно, если вы устроите пресс-конференцию, тогда я сам придутуда и задам свои вопросы, – сказал Хастингс. – Я знаю, что вы пытаетесьсделать. Вы хотите предоставить подзащитной возможность рассказать свою историюбез перекрестного допроса со стороны обвинения.

– Вы представляете какую-нибудь газету? – спросил Мейсон.

– Еще как представляю, то есть буду представлять. Через пятьминут я получу аккредитацию от газеты.

– Очень хорошо, – холодно сказал Мейсон. – Тогда вас включатв список лиц, участвующих в пресс-конференции.

– И я задам вашей подзащитной кое-какие вопросы, на которыеона не сможет или не захочет отвечать.

– Добро пожаловать, – ответил Мейсон. – Мы будем рады всемпредставителям прессы.

Зал суда бурлил от возбуждения. Репортеры газет, столпившисьвокруг столика Мейсона, фотографировали раздраженное лицо окружного прокурора иулыбающегося адвоката.

Хастингс повернулся к журналистам.

– В жизни не слышал ни о чем подобном, – сказал он. – Этонелепо! Это смехотворно! Со стороны защиты подобный поступок равносиленсамоубийству, но, разумеется, он позволит обвиняемой завоевать некоторуюсимпатию в глазах общества. Если она хочет обо всем рассказать, то почему онане сделала этого тогда, когда ее допрашивала полиция?

– Потому, – ответил Мейсон, – что полиция плохо вела своерасследование.

– Что вы хотите этим сказать?

– Они не послали водолазов, чтобы исследовать дно заливавокруг того места, где была обнаружена яхта. Откуда нам знать, что можетоказаться на дне залива? Может быть, там лежат свидетельства, которые полностьюоправдают мою подзащитную. Может быть, мы найдем там орудие убийства.

Любой опытный следователь, знающий свое дело, должен былпослать на поиски водолазов, хотя бы для того, чтобы поднять орудие убийства.Естественно предположить, что убийца, кто бы он ни был, бросил оружие за борт.

А что было сделано вместо этого? – продолжал Мейсон. – Вы ишериф, расследующий дело, даже не подумали отметить место, на котором нашлияхту. Теперь мы навсегда потеряли улики, которые были жизненно важны для моейподзащитной. Поэтому ответчица заявила о своем праве самой выбрать место ивремя, когда она расскажет обо всем, что произошло.

Как вы помните, мы постоянно утверждали, что она расскажетсвою историю в надлежащее время и в надлежащем месте.

– Ладно, мы еще посмотрим, – пробормотал Хастингс. – Япозвоню по телефону и получу журналистское удостоверение. Если вы так твердоуверены, что на дне залива есть какие-то улики, то почему вы сами не наняливодолаза и не организовали поиски?

– Потому что мы не знаем, где находилась яхта, – ответилМейсон. – По указанию шерифа она была отбуксирована в другое место.

Хастингс попытался что-то сказать, но от раздражения не могпроизнести ни слова. Его рот подергивался от нервного спазма. Лицо сталосмертельно-бледным. Руки были судорожно сжаты.

Потом он резко развернулся и быстрыми шагами направился всторону телефонов.

Мейсон обратился к шерифу:

– Если вы будете так любезны, шериф, и организуетепресс-конференцию в библиотечном зале, скажем, в течение ближайших пяти минут,тогда мы сможем вовремя уведомить об этом прессу.

– Подождите, – сказал шериф Джуэтт, – вы фактически обвинилименя в некомпетентности.

– Я не обвинял вас в некомпетентности, – ответил Мейсон. – Ятолько заметил, что меня не удовлетворяют ваши методы ведения следствия.

– Это одно и то же.

– Хорошо, – сказал Мейсон, – если вы настаиваете, то яобвинил вас в некомпетентности.

– Не уверен, что смогу оказать вам какое-нибудь содействие впроведении этой пресс-конференции, – сказал шериф.

– Эй, погодите минутку, – вмешался один из журналистов. – Вычто же, хотите замять самую громкую историю года? О чем вы говорите, черт васпобери?

– Я отправляюсь в свой офис, – заявил шериф.

Другой представитель прессы сказал:

– Конечно, вы можете уехать в свой офис, шериф, но незабывайте о своих друзьях. Мы засучили рукава и работали вместе с вами во времявашей избирательной кампании, и мы рады, что вы победили на выборах, но, чертвас возьми, если из-за вас мы упустим такую громкую историю!

Вы понимаете, что это значит? Богатая женщина обвиняется вубийстве, к тому же дело замешано на шантаже. Телеграфные агентства проглотяттакую новость с потрохами. Центральные газеты будут драться за свежий материал.Каждый из стоящих в этом зале журналистов заработает кучу денег. Вы не можетепросто так отмахнуться от всего этого, не говоря уж о том, что никто не имеетправа запретить подсудимой говорить, когда она захочет. Все, что вам под силу,– это вставить палки в колеса местным журналистам, которые до сих пор были навашей стороне и которых отодвинут в сторону репортеры из крупных изданий, когдаони примчатся сюда на самолетах, узнав, что Перри Мейсон разрешил своейподзащитной сделать заявление.

Шериф подумал минуту, потом сказал:

– Хорошо. Через десять минут она сможет выступить сзаявлением для прессы в библиотечном зале.

– И мы проследим за тем, чтобы на пресс-конференцииприсутствовали только аккредитованные журналисты, – сказал Мейсон. – Иначе мояподзащитная не будет говорить.

– Там должны находиться шериф и его заместители, – напомнилшериф.

– Разумеется, – улыбнулся Мейсон. – Ваше присутствиеобязательно.

– Хорошо, через десять минут в библиотечном зале, – буркнулшериф.

Перри Мейсон предложил: