– Прости, не хотел.

– Все нормально. Просто мне очень хочется, чтобы все было по-другому.

Тот великолепный день, когда девочки заклеили школу Мокси-наклейками, кажется, был миллион лет назад. После угроз директора Уилсона и после того, как Люси попала в неприятности, все вернулось к норме по версии Ист Рокпорта. Митчелл и его дружки все еще просят девочек делать сэндвичи. Была короткая, но жесткая проверка дресс-кода в конце января. Мы даже не пытались больше продавать выпечку для женской футбольной команды, потому что делать это под другим названием уже не так захватывающе.

– Ты сделала все, что могла. Вряд ли тебе удастся изменить всю школу, – говорит Сет, фары его машины освещают улицу. – По крайней мере, еще один год, и ты выберешься отсюда.

Я хмурюсь.

– Да, но там все равно останутся девушки, когда я уйду. Я не создавала «Мокси» для себя. Я сделала это для девочек. – Я слегка качаю головой. – Забудь. Звучит, словно у меня огромное эго.

– Нет, я понимаю, – говорит Сет, подъезжая к дому. Я смотрю наверх и вижу, что свет горит. Мама дома.

– Не думаю, что ты можешь это понять, – я вздыхаю, – если только кто-нибудь сыграет с тобой в «Толкни и хватай».

– Ты всегда можешь сыграть со мной в «Толкни и хватай», если это поможет, – говорит Сет, и маленькая часть меня хочет, чтобы он не шутил по этому поводу. Но я обо всем забываю, когда он целует меня.

– Увидимся. – Он улыбается, и я таю в миллионный раз за вечер.

Зайдя в дом, я вижу, что мама устроилась на диване и смотрит телевизор.

– Как прошел ужин? – спрашивает она.

– Хорошо. Родители Сета – художники из Остина, и они немного… эксцентричные.

– О боже, знаю я этих художников из Остина.

– Я съем немного мороженого, ты хочешь?

– Я не против! – Кажется, мама довольна.

Когда я накладываю две миски мороженого и присоединяюсь к ней на диване, я рассказываю о Зои и Алехандро и даже изображаю Зои, включая ее плохой испанский акцент. Мама громко смеется.

– Не смейся. Они хотят, чтобы мы как-нибудь поужинали с ними.

Мама закатывает глаза и продолжает смеяться, и я счастлива. Прошло много времени с тех пор, как мы смеялись вместе и обсуждали наш день, сидя на диване. Интересно, старается ли Джон рассмешить ее время от времени? Надеюсь, что да.

Мы съедаем немного мороженого, и мама говорит:

– Кажется, вы с Сетом… как вы там говорите? Настроены серьезно?

– Ой, мам, не надо.

– Я вижу, что вы проводите много времени вместе. Хочу убедиться, что у тебя нет никаких вопросов.

Я думаю о презервативах, которые мама Сета оставила ему на тарелке за ужином. Мои щеки слегка краснеют.

– Мам, обещаю, если у меня будут вопросы, я задам их. Все хорошо.

– Хорошо?

Я бросаю на нее многозначительный взгляд.

– Мне он правда нравится. Очень.

Мама проглатывает ложку мороженого и улыбается.

– Просто спросила. Не надо нападать на меня.

Я решаю, что надо сменить тему.

– А где Джон? Я думала, вы сегодня встречаетесь.

– У него поздняя смена. Я, возможно, встречусь с ним завтра за завтраком. Хочешь пойти?

Я пожимаю плечами:

– Хочешь, чтобы я пошла?

– Это было бы мило.

– Ладно.

Мама ставит миску с мороженым на кофейный столик и наклоняется ближе. Ее длинные волосы щекочут мою щеку.

– Спасибо. Я знаю, что ты не фанат Джона, – говорит она тихо. Немного печально.

– Дело не в этом, мама, – начинаю я. Я думаю о маме Сета, чья жизнь крутится вокруг нее самой, и о моей маме, чья жизнь сосредоточена на мне. Отставляю миску в сторону и прижимаюсь к маме. Так легче задать вопрос, потому что мне не приходится смотреть ей в глаза. – Мам, ты когда-нибудь жалела, что застряла в Ист Рокпорте из-за меня?

– Нет, конечно, нет, – отвечает мама, – я выбралась ненадолго. Увидела мир. Мне было весело.

Я думаю о коробке «МОЯ ПОТРАЧЕННАЯ ВПУСТУЮ ЮНОСТЬ».

– Ты когда-нибудь представляла, что было бы, если бы папа не умер?

Пауза. Я чувствую, как мамина грудь медленно поднимается и опускается.

– Конечно, – говорит она, ее голос слегка срывается. – Но в этой жизни приходится разбираться с тем, что имеешь. Нужно принимать то, что есть. И если подумать… я смогла закончить школу. Я помирилась с бабушкой и дедушкой. И они увидели, как растет их внучка. Это прекрасно.

– Да, – говорю я, – это правда.

– Знаю, что Джон – не тот, кого ты хочешь видеть рядом со мной, если ты вообще когда-либо ожидала, что я буду с кем-то, – говорит мама, протягивая руку и нежно пробегая пальцами по моим волосам. – Честно говоря, в твоем возрасте я бы тоже думала, что не останусь с таким мужчиной. Но он мне правда нравится, Вив.

Я смотрю маме в глаза. Я хочу, чтобы она знала, что я правда счастлива за нее.:

– Я рада, мам. Правда. Ты заслуживаешь самого лучшего.

Широкая улыбка появляется у мамы на лице, и она целует меня в лоб.

– Ты самое лучшее, что у меня есть, – говорит она. Она часто говорила мне это, когда я была маленькой. А потом щекотала меня или кружила меня на руках.

– Люблю тебя, мам.

– Я тоже тебя люблю, моя милая крошка.

– Ты так не называла меня уже целую вечность.

– Знаю. Это прозвище маленькой девочки. А ты уже не маленькая девочка.

– Ой, ладно, мам, не будь банальной.

Я чувствую тепло, как в детстве, когда мама заворачивала меня в пушистое полотенце после ванны и уютно пристраивалась рядом.

– О, ты никогда не позволяешь мне быть банальной.

– Так и быть – сегодня можно.

– Договорились.

Мы уютно устраиваемся вместе, и нам даже не надо разговаривать.

* * *

В День святого Валентина я прихожу в школу и вижу девушек с красными и розовыми пакетами дешевых конфет и парней с плюшевыми мишками из «Волгринс» и печальными увядающими гвоздиками. Я не могу перестать гадать, что приготовит Сет. У меня в рюкзаке книга рассказов Ширли Джексон. Когда мы обсуждали ее рассказ на уроке, мне показалось, что Сету он понравился. Признаюсь, я чувствую себя круто, ведь подарю ему на День святого Валентина сборник рассказов автора историй с привидениями. Это так не по-истрокпортовски.

Но утром Сета нигде нет. Никаких поздравлений на моем шкафчике. Я только получаю от него сообщение: «С Днем Волгриновских плюшевых медведей» и кучу красных сердечек. Может, Сет слишком крут для Дня святого Валентина?