– Это осужденные по сто десятой статье Воинского устава о наказаниях, – пояснил Таубе.

– Соотношение сил стало стремительно меняться в пользу масалок, – продолжил сыщик. – А тут еще Большой Сохатый окончательно помешался от вседозволенности. И убил караульного солдата.

– Арестант – караульного? – ахнул Гучков. – Это уж ни в какие ворота не лезет. Повесили?

– Если бы, – еще более ошарашил его Лыков. – Начальство так боялось Степку, что готово был спустить ему с рук. Мол, знать не знаем, кто это сделал. Но караульные возмутились, ввалились в камеру толпой и закололи негодяя штыками. Устроили самосуд. А следом пришла партия стодесятников и устроила ослабленным «иванам» баню с вениками. Их гоняли по всей тюрьме и били смертным боем; новеньким помогали бывалые сидельцы, кто от них натерпелся.

– В каком году это было?

– В тысяча девятьсот седьмом.

– Там и сейчас так – нету «иванства»?

– Увы, Александр Иванович, через пять лет все вернулось. Масалки отбыли срок и вышли на поселение. Фартовые тут же установили прежние порядки.

Гучков разлил коньяк по рюмкам, опрокинул свою и продолжил расспросы:

– Вы говорите, Алексей Николаевич, что власть «иванов» установлена во всех местах заключения?

– Да. Тюрьма им дом родной, там они правящее сословие.

– А на воле?

– Здесь тоже они правят бал. Настоящий «иван» творит зло с утра до вечера, что в тюрьме, что на свободе. Таково его, сволочи, призвание… Атаманы банд, крупные головорезы – кандидаты в «иванство», кадровый запас.

– А сколько их всего в России? – задал ожидаемый вопрос Шалый.

Лыков начал обстоятельно:

– Мы промеж себя обсуждали эту тему.

– Кто – мы?

– Главные специалисты в части уголовного сыска. Самый авторитетный – Василий Иванович Лебедев, руководитель Восьмого делопроизводства Департамента полиции. Далее идут начальник питерской сыскной полиции Филиппов и московской – Кошко. Ну и я, ваш скромный слуга.

Гучков повернулся к генералу:

– А Виктор Рейнгольдович говорил мне, что самый авторитетный – это вы!

Таубе хмыкнул:

– Так и есть, конечно. Алексей Николаевич просто скромничает. Напомню, что в сыске Лыков с тысяча восемьсот семьдесят девятого года. Дольше, чем любой из тех, кого он назвал. Он ученик Павла Афанасьевича Благово, который и придумал много лет назад всероссийский сыск, называемый теперь Восьмым делопроизводством. Саму эту структуру Лыков и должен был возглавить, да вмешались царь с царицей, перед которыми Алексей Николаевич провинился – не нашел икону Казанской Божией Матери.

Статский советник недовольно перебил генерала:

– Витя, слишком много слов, и все не о том. Давайте вернемся в русло. Итак, вы спросили, сколько сейчас в государстве «иванов». Точный подсчет невозможен, ведь статистику никто не ведет. Но ребята калиброванные, таких много не бывает. В целом мы считаем, что их меньше ста. Семь-восемь десятков. Из них половина сидит, а другая половина хищничает на воле. Примерно так. Парни то и дело меняются местами: один убежит, второго мы хватаем и сажаем на освободившуюся нару.

– А как люди получают «иванский» статус?

– Жесткого регламента не существует, это же не церемониальная часть Министерства Двора. Но принято, чтобы не менее трех «иванов» утвердили такое решение и признали новичка равным себе. Когда они постановили, свежеиспеченный злодей может называть себя «иваном» смело. Рапорты о нем разойдутся по главным централам. Вы даже не представляете, как у арестантов налажена почта. Быстрее государственной весточки идут! В четырех стенах делать нечего, от этого заключенные становятся болезненно любопытны. И тюремная стража за деньги удовлетворяет их любопытство. Опять же, этапы, пересылки, уголовный люд катается туда-сюда: доследование, перевод в другую цинтовку, открытие новых обстоятельств… Многие от скуки провоцируют следователей, придумывают себе вымышленные преступления, лишь бы съездить взад-вперед. Вся эта путешествующая публика одновременно доставляет слухи и новости. Поэтому про очередного возведенного в достоинство кобылка узнает очень быстро.

Гучков поморгал, обдумывая услышанное, и продолжил:

– Что нужно сделать, чтобы получить статус «ивана»? Убить много людей? Совершить какое-нибудь необыкновенно дерзкое преступление? Украсть большую сумму?

– По-разному бывает, – ответил Алексей Николаевич. – Не все они кровавые убийцы, есть и крупные, удачливые воры. Если кто зарезал сдуру пятерых и взял в добычу только тряпки, такого никогда не возведут в атаманы. Лишь посмеются. Там уважают серьезный куш. Но если, чтобы его получить, ты казнил сто человек – вот это получит одобрение. Потому как жизнь обывателя ничего не стоит. Мы с вами сор под ногами блатных.

– Не совсем понял, – захотел уточнить Гучков. – Даже если я убил сто человек, меня оценят по размеру добычи, что я взял при этом? Верно?

– Да. Все «иваны» деловики, в том или ином смысле. Они должны быть при деньгах, чтобы содержать свою банду, греть притоны, подкупать околоточного с приставом. Деньги даются смелым и удачливым. И – прирожденным вожакам. Это и есть настоящий «иван». А то еще бывает другой сорт, они называются «иваны с волгой». Это мелкие злодеи, выдающие себя за крупных. Пыжатся, надувают щеки, но тюрьму не обманешь, там всех видно насквозь. Так вот, повторю: ценится не пролитая кровь, не количество убитых. А что у человека выходит на итог с его преступной деятельности. Как хороший помещик и плохой. У хорошего урожаи, обороты, кредит в банке, обстановка в доме, его уважают в обществе. А у плохого земля такая же, сеялки-веялки те же, что у соседа. А дела не идут. Просто они разные. И неумеха выше маза, то есть атамана обычной шайки, не поднимется. Таланта нет у него.

– Стало быть, для «иванства» тоже нужен талант… – словно бы про себя проговорил бывший председатель Государственной думы.

– Везде нужен талант, – напомнил сыщик. – У вас, у политиков, разве иначе?

– В политике – да. Это ясно, как разрешенный ребус. Но чтобы у головорезов то же самое… Для меня, признаться, подобное соображение внове. Но все-таки, на каждом «иване» есть кровь, верно? Без этого на самый верх не выбраться?

Лыков возразил:

– Имеются, как я только что сказал, авторитетные преступники из числа взломщиков касс и счастливцев, то есть мошенников. Они без мокрых дел умеют добыть сотни тысяч. И значит, стоят на самом верху. Но большинство «иванов» – разбойники, те, кто портняжит с дубовой иглой. И у многих счет загубленным жизням идет на десятки.

Гучков поежился:

– Десятки… Как же полиция спускает такое?

– А что мы можем поделать, если свидетелей нет? Они или убиты, или запуганы и молчат. Рано или поздно стервецы попадают в клетку. Но до этого успевают пролить кровь ведрами. У Коломбата, что сидит сейчас в Лукьяновской тюрьме, только доказанных жертв пятнадцать. А у Болдырева, который сдох в прошлом году в Царицынском домзаке, не дождавшись суда, – пятьдесят семь!