– Если по-умному, то не раскрою.

– По-умному – это как?

Алексей Николаевич стал рассуждать:

– Например, Гучков якобы сам вышел на Захара Нестеровича. Узнал неведомыми путями, что тот сумеет передать по цепочке просьбу в нужные руки.

– Неведомыми путями – это там не сработает. Ребята спросят, что за пути. И на всякий случай возьмут вашего осведа на машинку[63], чтобы исключить риски.

– Эх… А у тебя какие предложения?

Сергей сделал умное лицо и надолго замолчал. Через пять минут шеф упрекнул его:

– Вот видишь? Критиковать легко.

– Гучков московских кровей. Можно попросить Кошко передать его просьбу через кого-то из тамошних «иванов».

– Это значит повесить свою проблему на Аркадия Францевича.

Сыщики рядили по-всякому и ни одного хорошего варианта не видели. В конце концов Лыков решил идти на поклон в Семибашенный. Он тогда Господи-Помилуй не убил, хоть руки и чесались. За хозяином Литовского замка должок. А просьба такая, что лишь польстит «ивану». Шансы есть.

В итоге день спустя Алексей Николаевич уже сидел в комнате для свиданий и разглядывал собеседника.

– Ты, Тимофей, никак похудел? И вид усталый. Корона на уши давит?

– Какая еще корона? – не понял бандит.

– Самодержца Петербургского исправительного арестантского отделения.

– А… Толку с той короны. Менты[64] норовят мне чужие грехи приписать. Им так удобнее!

– Неблагодарный ты человек, Елуферьев, – лениво продолжил сыщик. – Я тебя мог пришибить в карцере до смерти? Мог. По всем правилам, и писаным, и неписаным. В порядке самозащиты. Ты ведь шел меня убивать, и не один, а с целой шайкой. Но пощадил я тебя, пес[65]. А дальше? Ты был ширмой для Кутасова, который на самом деле атаманил в отделении. Незавидная роль для «ивана» – служить занавеской другому «ивану», который к тому же много моложе. От Кутасова я тебя избавил. Ты теперь полноценный самодержец. Видишь, дважды поимел от сыщика Лыкова профит.

Господи-Помилуй молчал, ожидая, когда их высокородие дойдет до дела.

– А теперь, Тимофей, надо бы должок отдать.

– Я плесом бить не стану![66] – гордо ответил арестант.

– Тю! Я разве об этом хочу тебя попросить? Ты давно «иван», я правила знаю. Речь о другом.

Елуферьев смотрел настороженно и ждал подвоха. Статский советник заговорил по-другому, с приятельской интонацией:

– Я давеча познакомился с Гучковым, с тем самым, что заправлял в Думе. Большой человек, в политике фигура заметная…

– Какая он фигура, ежели его в новую Думу не выбрали? – вдруг с насмешкой перебил его бандит.

– Ты и это знаешь? Газеты почитываешь? Рано ты Александра Ивановича в шпанку записал. Его «Союз семнадцатого октября» остается самой большой партийной фракцией в Четвертой думе. Он по-прежнему ее лидер. Ну и других заслуг хватает. Председатель наблюдательного совета страхового общества «Россия», член правления Петербургского учетного и ссудного банка, действительный статский советник…

– Мне у него страховать нечего, – продолжал ерепениться Тимоха.

Лыков продолжил, не обращая на это внимания:

– И вот сей уважаемый господин попросил меня устроить ему встречу с Сорокоумом.

Господи-Помилуй опешил.

– Да, с Сорокоумом. Его выбрали «иваном ивановичем», нам это известно. И у Гучкова есть к вашему обер-ваньке какое-то дело. Вот, помоги довести до него.

– Почему я? – насторожился бандит. – Другого никого не нашли? Сижу в тюрьме, смотрю на мир сквозь решетку. На воле полно других, кому это сподручнее.

– Беда в том, что я их не знаю. А ты мне фамилии не назовешь.

– Уж конечно.

Владетель Семибашенного не верил сыщику, и правильно делал. Тот стал объяснять по новой:

– Ты боишься, что это провокация со стороны полиции. Что мы хотим таким путем выследить главного «ивана». Я понимаю твои опасения. Но здесь другое. Доведи просьбу, а уж как обезопасить себя, Сорокоум сам придумает. Они с Гучковым договорятся без нас. Я и не узнаю об их встрече. И еще, передай в записке, что за Александром Ивановичем следят. Он же лидер оппозиционной партии. Ходят топтуны, доносят, с кем встречается Гучков. Пусть Сорокоум будет осторожен. Если, конечно, согласится на встречу…

– Ну вы там и штукари[67], – поднялся «иван». – Лады. Записку я отошлю, а Илл… а набольший пусть сам решит. Кстати! Правду говорят, ваше высокородие, что вы самолично Никитку Кутасова пришибили?

– Правду. Но только и он меня на ножик успел надеть.

Елуферьев хмыкнул:

– Пускай и успел. Только вы живы-здоровы, а он уже в земле гниет. Так ему и надо, сморчку. Оттирать меня вздумал… Ну, бывайте.

Надзиратель увел арестанта, а Лыков вынул блокнот и вечное перо и написал: «Сорокоума, возможно, зовут Илларион».

Декабрь шел своим чередом. Столицу завалило снегом, Нева замерзла. Двенадцатого числа, в четверг, Макаров был уволен с должности министра внутренних дел. Он состоял членом Государственного совета по назначению, и теперь ему предстояло доживать век в забытьи.

Управлять министерством, как и ожидалось, был приглашен черниговский губернатор Маклаков. Уже через три дня он пробежался по коридорам Департамента полиции, знакомясь с кадром. А потом провел час со старшими чинами. Поджарый, стриженный ежиком, с длинными кокетливыми усами офицерского типа, сановник не понравился сыщику. Вертлявый, какой-то легковесный… Посмотрим, какой он будет министр, сказал Алексей Николаевич Сергею.

А вот Белецкий сильно нервничал. Он узнал, что висит на нитке, Маклаков хочет его убрать. Потом выяснилось, что отставленный Макаров спас своего директора. Он напросился на аудиенцию к государю и убедил его, что Степан Петрович на своем месте. И менять его не стоит, это вредно для дела правоохранения. В итоге Белецкий сохранил должность. Он рьяно взялся за обязанности, не давая подчиненным ни сна, ни отдыха.

А дознание насчет «ивана ивановича» почти не двигалось с места. Фон Коттен сообщил сыщику, что слежка за Чухонцевым-Ногтевым ничего не дала. Каждую пятницу тот уезжал обедать в заведения, всегда разные. Филеры не могли выяснить, с кем встречался владелец мастерской. Верлиока проходил или в чистую половину, или в отдельный кабинет. И там, и там на входе стояла охрана из уголовных. В первую встречу наружники сделали попытку пересечь запретную линию. Их оттерли так решительно, что разве бока не намяли… Лезть дальше значило провалить слежку, и филеры не посмели повторять печальный опыт. В результате лицо, с которым обедал Чухонцев, осталось неустановленным. И это повторялось неоднократно. Большого человека охраняли очень тщательно, со знанием дела. А в заведениях всегда имелось больше двух выходов, иногда даже семь! Если наружники пытались перекрыть их все, результат по-прежнему был нулевой. Их умудрялись перехитрить. Дважды ребята вели подозрительного человека, очень похожего на того, кто нужен. И оба раза оказывалось, что это обычный уголовник, загримированный под туза. Видимо, начальником охраны Сорокоума служил бывший полицейский, знакомый с методами слежки. В конце концов филеров пришлось отозвать, иначе они выдали бы себя.