Нет, он не может так с ней поступить. Несмотря на то, чтодумает отец, он не трус. Он не мог оставить ее без объяснений. Оставить еегадать, почему он не пришел домой или куда он уехал. Думать, что он умер, или,еще хуже, ждать его возвращения, тогда как он точно знал, что она его большеникогда не увидит. Зефира заслужила услышать от него правду.

Тяжело вздохнув, Страйкер сел обратно и стал ждать еевозвращения.

Когда она вошла, его дыхание прервалось. Хрупкая ихорошенькая, она была прекраснее самой Афродиты. Ее зеленые глаза сверкали втусклом свете, пока она не двинулась, зажигая больше ламп.

Ее улыбка сияла, мгновенно заставив его грустить отосознания того, что он больше никогда не увидит ничего более захватывающего.

— Почему ты сидишь в темноте?

Страйкер прочистил горло, но тяжелый ком в животе стал ещеплотнее.

— Мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

Зефира положила свертки на стол.

— Мне тоже. Я…

— Нет, пожалуйста, позволь мне договорить.

Нахмурившись, она замерла на месте.

— Мне не нравится твой тон, Страйкериус.

Ей никогда не нравилось слышать строгость в его голосе. Вотпочему он так старался не показывать ей эту сторону себя.

— Знаю, но то, что я хочу сказать, не может ждать.

Зефира подбежала к нему и тонкими пальчиками разгладиламорщинки на его лице.

— Ты выглядишь таким серьезным.

Его язык, казалось, настолько распух, что он боялся имподавиться. Все, чего он хотел, — это обнять ее и держать так вечно.

Вместо этого он собирался разбить им обоим сердца.

Это должно быть сделано. Образ того, как на нее нападают,пронзил его со столь грубой яростью, что он вздрогнул. Страйкер не сомневался,что его отец осуществит свою угрозу.

Он глубоко вдохнул для храбрости и выдавил из себя:

— Я ухожу.

— Хорошо, акрибос. Когда ты вернешься?

Он положил руку ей на плечо, чтобы успокоиться.

— Я не вернусь. Никогда.

Свет исчез из ее глаз, и это подействовало на него как ударкулаком в горло.

— Что?

— Мой отец запланировал на завтра мою свадьбу. Если сегодняночью я не уйду и не разведусь с тобой, он убьет тебя и ребенка.

Гнев исказил ее прекрасные черты, превращая лицо в маскуМедузы Горгоны.

— Что! — заорала она, отталкивая его.

Страйкер протянул к ней руку.

— Мне жаль, Фира. У меня нет выбора.

Она ударила его по руке.

— Конечно, есть. У всех есть выбор.

— Нет, у нас — нет. Я не хочу оставаться здесь и смотреть,как ты умираешь.

Зефира зарычала, кривя в отвращении губы:

— Никчемный трус.

Это воспламенило его собственный гнев.

— Неправда.

Она сильно ударила его по лицу.

— Ты прав. Быть трусом стало бы для тебя шагом вперед.

Страйкер стоял, с горящими щеками слушая, как она егопоносит. Он не мог даже слушать эти оскорбления. Только слова «жалкий»,«никчемный» и «трус» вновь и вновь звенели в ушах.

— Я поступаю так, чтобы защитить тебя и ребенка. Я долженбыть уверен, что вы оба будете в безопасности.

— Нет никакого ребенка, — выплюнула она. — У меня случилсявыкидыш.

Он пошатнулся.

— Когда?

— Этим утром.

— Почему ты мне не сказала?

— Сейчас говорю. Так что об этом можешь не беспокоиться. Нетребенка, нуждающегося в отце-трусе.

— Я не трус!

Зефира снова его оттолкнула.

— Отойди от меня, ты, жалкое подобие мужчины. Ты мне здесьне нужен. Боги, не могу поверить, что оказалась достаточно глупа и пустила тебяв свою постель. Достаточно глупа, чтобы доверять тебе.

— Я люблю тебя, Фира.

Она схватила чашу со стола и швырнула ему в голову.

— Лжец! Ты мне отвратителен!

Она буквально вытолкала его за дверь, захлопнув ее перед еголицом. Но не раньше, чем швырнула ему свое обручальное кольцо.

Страйкер стоял по другую сторону двери, слыша, как внутриЗефира ломает и бьет вещи. Он прижал раскрытую ладонь к дереву, отчаянно желаяоткрыть дверь. Но зачем? Теперь она его ненавидит.

Но не так сильно, как он сам ненавидит себя.

— По крайней мере, ты спасена. — Он оставил ей достаточноденег. — И если ты ненавидишь меня, то не будешь по мне тосковать. — Страйкерсклонил голову к двери и схватился за ручку, чувствуя, как катятся слезы,страстно желая открыть ее и вернуться к Зефире.

Если бы он только мог.

Он достал плитку с ее изображением и всмотрелся в ее лицо,прежде чем коснуться ее последним поцелуем, затем повернулся и пошел прочь.

Зефира задыхалась, Страйкер покинул ее разум, оставляя ее споследним образом — он, сжимающий ее портрет в своей руке, и то, как он поворачиваетсяи покидает их хижину.

Она прищурилась.

— Твой отец угрожал меня изнасиловать?

— Так он сказал. Не было причин думать, что он шутит.

Ее гнев исчез под волной удивления.

— Ты защищал меня.

— Вот что я пытался до тебя донести. Почему же еще я мог тебяоставить, когда ты была единственным, ради чего я жил?

Злясь на весь мир, она толкнула его в бок.

— Оу! — дернулся Страйкер. — Это за что?

— За то, что ты такой придурок. Ты все время держал это всекрете, и если сделаешь так снова, я тебя выпотрошу, клянусь.

— Тебе было четырнадцать, — бросил он, защищаясь. — Я думал,что если скажу тебе об отцовской угрозе, ты будешь в ужасе.

Он был прав. Особенно учитывая тот факт, что прежде на нееуже нападали. Вот почему она так его любила. Он защищал ее, а она ненавиделаего за то, что он ушел. Страх в ее душе, что она окажется не в силах защититьсебя или Медею… Вот еще одна причина, по которой она слилась с галлу. Онахотела получить силу, чтобы защитить дочь. Быть уверенной, что ни один мужчинаникогда не принудит ее.

Все еще злясь, она ударила его в грудь.

— Я могла бы стукнуть чувствительнее.

Уголок его рта приподнялся.

— Я же говорил, что ты вольна делать все что угодно, пока тыделаешь это обнаженной. Подобно этому, я отдаюсь на твою милость.