— Стиль у тебя великолепный, а почерк — изящней не бывает, словно у завзятого каллиграфа. Но что, граф, сегодня вечером делаешь?

— В твоем, Владимир Федорович, распоряжении.

— Приглашаю под уютные своды «Вены».

— С удовольствием!

— Вот и замечательно! Сейчас прикажу, чтобы дежурный офицер протелефонировал Ивану Соколову — пусть готовится к приему гения сыска. И позвоню Шаляпину. Он, вероятно, позовет Горького — так составится приятная компания для задушевных разговоров.

— Для жарких споров — это вероятней, — заметил Соколов.

Джунковский пошутил:

— Надеюсь, до мордобоя не дойдет?

Как выяснилось, в этой шутке оказалось много правды.

Соколов не послушался полезного совета шефа жандармов. Он посетил Саперный переулок, разглядел стывшего на сквозняке филера и душевно поговорил с дворником, который его заверил:

— Ежели Калугин припрется к матери своей Матильде Рудольфовне, тут же, ваше превосходительство, сбегаю к вам в «Асторию» и доложу. Только он давно здесь не появлялся. А за красненькую — большое русское мерси! Отслужу-с!

После этой душевной беседы сыщик направился в «Вену».

* * *

В той прекрасной России, о которой мы рассказываем, люди жили приятным общением. Рестораны, трактиры, театры, выставки, для тех, кто попроще, — цирк и разного рода представления, хождение друг к другу в гости — все это было бытом, почти ежедневным занятием.

Так что пусть читатель не удивляется, если часто попадает с моими героями в уютные, приветные места, где радушно встречают и вкусно кормят.

В артистическом ресторане «Вена», что располагался на веселом бойком месте — угол Гороховой и Гоголя — и начал свое существование с 31 мая 1903 года, с полудня и до утреннего рассвета царило оживление. «Вена» стала излюбленным пристанищем актеров, художников, офицеров.

Вот и теперь радушный ресторатор, в прошлом лакей Иван Соколов усаживал в самый уютный зал почетных гостей — властителя дум, наконец вернувшегося на родину Максима Горького, гениального Федора Шаляпина и вызывавшего острое любопытство публики, и особенно дам, Аполлинария Соколова.

Горький долго тряс руку Соколова, басовито окал:

— Очень, очень приятно вас видеть! О многом прошлый раз доспорить не успели, вот сегодня и продолжим.

Сыщик отвечал, усмехнувшись:

— Русскому человеку, чтобы хорошо спорить, для начала следует выпить.

— Как в народе говорят, — соглашался Горький, — выпить едино ради душевного разговора. Вот и выпьем…

Соколов с интересом разглядывал писателя, знаменитого на всю Европу. Трудно было найти театр, в котором не шла бы его пьеса «На дне».

Ему было сорок пять лет, но выглядел Горький старше: потемневшее лицо изрезали во всех направлениях глубокие морщины, рыжеватые усы стали длиннее и свешивались, как у моржа, во взгляде время от времени появлялось что-то злое, вызывающее. Держался он серьезно, уверенно, вполне осознавая свое величие.

Ресторатор и два лакея суетились возле гостей, предлагая им широкий выбор закусок, кушаний и вин.

Шаляпин за плечи обнял хозяина, пробасил:

— Иван, как тебе удается столько публики собирать? В иных заведениях ветер гуляет, а тут, после театральных разъездов, часа в два-три ночи не все желающие столик могут получить!

Ресторатор, человек находчивый, весело отвечал:

— Вас, Федор Иванович, всегда без очереди пускаем!

Горький проокал:

— По какой причине предпочтение?

— Секрет простой, Алексей Максимович! Мы объявление вывешиваем: «Сегодня нашим гостем будет сам Федор Иванович!» Вот публика валом валит.

Горький продолжал:

— Это, конечно, любые деньги отдашь, чтобы вот так соприкоснуться. Но у вас, молодой человек, прекрасно поставлено дело!

Хозяин, польщенный вниманием замечательного гостя, стал дотошно объяснять:

— Наша сила — в отличной кухне-с. Ресторан открывается в двенадцать, а трудиться начинаем еще затемно. Уже в восемь утра чистим, трем, проветриваем залы и кабинеты. Одним словом, блеск наводим. Тут и поставщики являются. В кухне на специальном столе продукты выкладывают — мясо, рыбу, птицу, дичь, фрукты, зелень, молочные продукты. Принимает строгая Татьяна Петровна — моя супружница. Лучше переплатит за хороший товар, чем сомнительного качества примет. А мои повара — не хуже царских. Вот почему наше питание для человеческого желудка сплошной праздник!

Шаляпин подхватил:

— Вот, любезный, и сделай для наших желудков праздник!

— Что прикажете из холодных закусок?

— Ну, белугу под хреном, заливного судака…

Горький поднял прокуренный, с широким желтым ногтем палец:

— Услужающий, принеси черной икры — да чтоб малосольная. И не меньше ведерка!

Лакей быстро черкал в свою книжицу, а высокие гости сидели за столом, морщили лбы: чем еще себя утешить?

Ресторатор наклонился к Соколову:

— Аполлинарий Николаевич, желаете крабы по-французски? Оченно деликатесно-с!

— Лучше прикажи, пусть несут селедку залом да грибы соленые разного набора. Остальное — что тебе захочется!

— Слушаюсь!

Горький согласно кивнул:

— И хорошо, и правильно! Огурцов свежих не забудь. А что у тебя, молодой человек, есть из горячих закусок?

— Для вас, Федор Иванович, как всегда, уху двойную-с?

Шаляпин милостиво кивнул:

— Да, любезный, только пусть не забудут в уху положить ложку икры.

— Обязательно-с, для прозрачности бульона! А что еще желаете: жюльены из птицы, крабы, запеченные в сметанном соусе, улитки эскарго в прованском масле?..

Соколов, изрядно проголодавшийся, начал свирепеть:

— Да тащи, Иван Соколов, вот отсюда, — он ткнул в начало меню, — досюда! — показал последнюю строку. — Мы пришли не твою кухню обсуждать, а ужинать.

Шаляпин хлопнул в ладоши:

— Прекрасно! Гуляем по всей карте…

Соколов добавил:

— Поставь прибор для Джунковского, он обещал быть.

— А что прикажете из душу согревающего? У нас хорошая поставка от Абрау-Дюрсо: самое сухое шампанское — два с полтиной за бутылку, портвейн «Ливадия» — два рубля, «Массандра», токай «Ай-Даниль»…

Горький приказал:

— Услужающий, принеси мне карту французских вин, мне они предпочтительней.