— Папа, желаю вам здоровья!

— Храни тебя Бог, сынок!

…Приняв душ, Соколов поспешил к товарищу (заместителю) министра внутренних дел и шефу корпуса жандармов генерал-адъютанту Джунковскому.

Едва дежурный офицер доложил о нем, как Джунковский поспешил навстречу. На глазах у многочисленных посетителей, заполнявших приемную, товарищ министра обнял сыщика, расцеловал. Радушно проговорил:

— Проходи, проходи! Ах ты, гений сыска, совсем забыл про нас. А ты мне тут очень нужен. Да и просто соскучился о тебе.

— Владимир Федорович, позволь изложить дело…

— С удовольствием буду слушать тебя, Аполлинарий Николаевич, только скажи, чем тебя угощать? Может, крепкий чай с эклерами? Я ведь знаю твой вкус. Хотя твой однофамилец, содержатель ресторана «Вена», прислал мне поздравление и сделал приписку… Впрочем, вот эта открытка, прочти.

Старательным почерком было выведено: «Многоуважаемый Владимир Федорович! Давно не имели радости видеть Вас в нашем заведении. Приходите к нам. Блюдо „Граф Соколов” пользуется у нас в „Вене” большим спросом. В субботу сам господин Шаляпин заказывал, когда был вместе с писателем Горьким. Кушали и нахваливали. И Вас будем счастливы потчевать».

— Все это замечательно, Владимир Федорович, только у меня история произошла… — И Соколов поведал все, что знал о преступлениях Калугина. И о предупреждении Мардарьева не лезть в это дело.

Приключение с девицей в склепе привело Джунковского в восторг.

— Замечательный случай! «Спасение красавицы, замурованной в склепе» — звучит как название захватывающего романа. Фантазии талантливого беллетриста не хватило бы на такое! Я всегда говорю: жизнь — самая богатая выдумщица. Что касается предупреждения Мардарьева, к нему следует прислушаться. Он очень многое знает, слишком доверенный пост занимает. Мардарьев дал тебе дельный совет: не лезь в партер, если билет на галерку.

Соколов удивленно поднял бровь:

— Так что, этому негодяю Калугину могут сойти с рук кровавые преступления?

Джунковский положил руку на плечо Соколова:

— Военная разведка — а она тоже входит в круг моих обязанностей — дело очень тонкое. Порою есть прямой расчет оставить преступника на свободе, дабы, используя его как орудие своих действий, нанести урон враждебной стороне или приобрести себе определенную выгоду. Как в шахматах: жертвуешь пешку, выигрываешь ферзя.

— Мне не надо этого объяснять. Но существуют же какие-то пределы стратегическим расчетам?

Джунковский развел руки и на этот коварный вопрос ничего не ответил. Лишь заверил:

— Я сегодня же вызову нашего общего знакомца — барона Боде, полковника Генерального штаба, в ведении которого находится Калугин, и буду иметь исчерпывающую информацию. Потерпи, мой друг, немного, умерь свой мстительный пыл.

В сопровождении дежурного офицера вошла миловидная буфетчица. Она застелила на круглый столик небольшую кружевную скатерть, поставила вазочку с эклерами и маленький, блистающий золотым покрытием, фырчащий самовар, разлила чай.

Приятели уселись за стол.

Соколов заметил:

— Прекрасный кондитер готовит эклеры. Даже твоя контрразведка мне аппетит не испортила.

Джунковский вытер салфеткой пышные усы и вздохнул:

— Лай бог, чтобы она портила аппетит врагам России. Ты, Аполлинарий Николаевич, не имеешь понятия о том, как в последнее время развилась в империи вредная деятельность шпионов. Они своими ядовитыми щупальцами опутали все отрасли государственной жизни.

— Еще бы, наше великое Отечество экономически развивается с небывалой быстротой. Это весьма тревожит спрутов мировой политики.

Джунковский печально покачал головой:

— Увы, этого не желают взять в толк господа, призванные к власти. Все силы уходят на борьбу с революционной оппозицией. Как можно не видеть: не за горами грандиозная война, которой нам не избежать? И мы оказались недостаточно подготовленными к массированному шпионскому наступлению. Последние годы его ведут на нас крупнейшие европейские государства. Успех работы офицеров контрразведки зависит от полного содействия всех офицеров губернских жандармских управлений. Еще в сентябре 1911 года был разослан на места циркуляр, в котором четко сказано: «Содействие прежде всего должно выразиться в беззамедлительном и непосредственном уведомлении окружного генерал-квартирмейстера о всяком подозрительном случае шпионства и содействии чину контрразведки по ликвидации шпионских дел». Увы, у нас еще много ротозейства.

— Действие «черного кабинета» Мардарьева тоже является важным в этой работе?

Джунковский задумчиво почесал подбородок, с расстановкой произнес:

— Понимаешь, мой славный друг, перлюстрация — дело противное, но необходимое. Кабинеты эти существовали и прежде — хотя и неофициально, но на основании секретных распоряжений правительства. Благодаря прочтению отправленных по почте писем нам удалось разоблачить немало вражеских козней. Так что, несмотря на гнусность этого занятия — чтения чужих писем, оно необходимо в государственных целях.

Соколов возразил:

— Но у нас все любят делать через край. Кто определит меру государственной необходимости и простого любопытства?

Джунковский печально покачал головой:

— То-то и оно! Прежде существовали «черные кабинеты» лишь в четырех крупнейших городах — Петербурге, Москве, Варшаве и Одессе. И перлюстрацией занимались наиболее честные чиновники, подведомственные Департаменту полиции. Теперь же чужие письма читают все кому не лень — от почтовых служащих до полицмейстеров. Дошло до шантажа. В Рязанской губернии почтовый служащий снимал копии с переписки супруги крупного местного промышленника с московским генералом от инфантерии. И наиболее откровенное письмо в оригинале положил себе в карман и отправился к супруге — требовать громадные деньги за молчание и выкуп письма.

— И чем же закончилось?

— Дама подхватилась и прикатила в Москву. Она пожаловалась своему генералу. Тот помчался в Рязань и тростью переломал почтальону все ребра. Дело дошло до суда. Суд принял сторону генерала, почтальон был посажен в тюрьму на два года, а оскорбленный супруг, в свою очередь, поколотил неверную прелестницу.

Соколов поднялся:

— У тебя, Владимир Федорович, полна горница посетителей. Мне пора идти…

— Обещаю, что сейчас же обсужу происшествие с контрразведкой. Сделай одолжение, хотя бы кратко изложи его в виде рапорта на мое имя. Садись за этот стол, вот тебе чернила, перо, бумага — пиши.

* * *

Джунковский вел прием просителей, а гений сыска размашисто скрипел пером. Через сорок минут Соколов положил на стол товарища министра рапорт. Тот пробежал его глазами, с чувством пожал сыщику руку: