— И почему ты, Аглая, решила, что это Калугин отравил твоего отца?

— Сразу, конечно, я не догадалась и в толк не взяла. А потом как в голову ударило: «Насыпал, паразит, чего!» Первое подозрение случилось, когда батюшка отравленный метался и дух испускал, и меня словно жаром обдало: этот хлыщ прямо радости на морде своей скрыть не умел. А про свою бывшую невесту, когда выпивши был, сказал: «Она меня страмить в ресторан бегала и угрожает, так я с ней вперед рассчитаюсь!» Правда, мне сначала не верилось, а теперь на своей шее убедилась. А едва батюшку в склеп опустили, как на другой день Калугин привязался ко мне: дескать, поскольку мы скоро будем мужем и женой и уже билеты на приглашение печатают, давай друг на друга напишем завещания. Я сначала наотрез отказалась, да он, подлец, подольстился, уговорил.

— А как ты в склеп попала?

— Очень просто! Я уже спать застлала, а Калугин ко мне ввалился, на нем лица нет. Говорит: «У меня беда, за мной гонятся. Скоро к тебе прибегут, как я твой жених законный, и все ценное отберут. Давай в склепе спрячем, там никто не найдет! Ключ возьми от склепного замка». Я ему: «Поезжай сам, я боюсь ночью на кладбище!» А он мне: «Нет, обязательно вместе! Да ты со мной не бойся…» А сам такой горячий, решительный. Ну, я послушала. Собрала из батюшкиной шкатулки ценные бумаги, хоть в законное наследство не вступила, — всего на десять или больше тысяч. Кроме того, отдала Калугину свои ожерелья и кольца — это мне еще матушка подарила. Вышли на улицу — сани там дожидаются. Сели, ну и приехали к кладбищу, только не с главной стороны, там сторож, а со стороны парка. Калугин уже все откуда-то знал, пролезли в лаз, потом в склеп спустились. Там крышка-люк была почему-то не закрыта, так после похорон Калугин распорядился — все, подлец, наперед рассчитал, потому как в одиночку ее не поднять, тяжелая. Ой, в горле першит, чаю налейте!

Попив, Аглая закончила свою печальную повесть:

— Спустились вниз, меня страх колотит: в ночи да в склепе сидеть! А он ничего не боится. Вынул из кармана бутылку. Давай, говорит, выпей для храбрости, да для продолжения рода на гробах предков сейчас ребенка зачнем. Я вся аж перепугалась. Говорю: «Грех какой — на гробах!» Да разве я с ним совладаю? Разодрал на мне одежду, прямо на крышке гроба свое дело сделал, да так грубо все, а потом за шею уцепился, душить стал. Тут я сознание потеряла, очнулась — вы рядом. Все ценное с собой утащил, а про меня решил, что я тут помру. — Аглая развела руками, сделала удивленное лицо. — Ни с того ни с сего! Я и понять такой перемены в характере не умею, словно нечистый в него вселился.

— Давно вселился! — подтвердил Соколов. — Куда он мог бежать?

Аглая помолчала, подумала, задумчиво ответила:

— Право, не знаю.

— Хорошо, я найду злодея! — успокоил Соколов девицу. — А теперь я отвезу тебя на Мясницкую в больницу к доктору Австрейху. Ты отлежишься у него, придешь в себя. И там тебя, Аглая, Калугин не найдет.

…Через полчаса Соколов доставил Аглаю Фонареву в приемный покой больницы.

На другое утро Соколов делал обычную гимнастику: посадив на плечи горничную Анюту, приседал. Зазвонил телефон.

Соколов услыхал голос доктора Павловского:

— В организме покойного обнаружена смертельная лоза мышьяка.

Едва повесил трубку, как позвонил Кошко:

— Павловский рассказал мне эту жуткую историю. За всю мою богатую практику подобных происшествий не случалось.

— Жаль, что тебя, Аркадий Францевич, с нами не было — обогатился бы свежими впечатлениями.

— За помощь в расследовании прими мою благодарность. Увы, Калугина пока не поймали.

— Обыск дал что-нибудь?

— Помощники мои тщательно осмотрели комнату на Пятницкой, где последнее время жил убийца. Ничего интересного! Когда он сумел улизнуть от нас из «Волги», то, как показали тамошний дворник и соседи, он на несколько минут заскочил к себе домой. Облив керосином, сжег в печке какие-то бумаги. Мы нашли лишь пепел. Забрал, видимо, деньги, ценности и скрылся.

Соколов с иронией сказал:

— Не столько скрылся, сколько побежал к Аглае, чтобы завлечь ее в склеп.

— Задним умом все крепки!

— Допросили сослуживцев Калугина?

— Да, все дружно утверждают: Калугин был скрытный, молчаливый человек. Читал приключения Ната Пинкертона, но помнил наизусть Надсона, Волошина и других поэтов. Порой у него водились большие деньги, происхождение которых никто объяснить не может. Тогда он любил устраивать загул, на который приглашал сослуживцев и проституток. Над проститутками любил издеваться, почти всегда избивал их, но каждый раз откупался от скандала деньгами. Как официант был крайне вежлив с посетителями, особенно угодлив с офицерами, предупреждал их любые желания. — Перешел на укоризненный тон. — Мог бы полезное поведать лакей Красноглазое, которого ты в пол головой воткнул, да он пока в лечебнице Эрлангера, в сознание пришел, но совсем слаб, языком едва шевелит — сильное сотрясение мозга. Но сослуживцы показывают, что особой дружбы между ним и Калугиным не было. Сообщил ему о приходе полиции так, по товариществу.

— Поделом ему досталось! Если бы этот Красноглазов не предупредил Калугина, то преступник был бы уже у нас в руках.

— Согласен! Но есть еще и закон Российской империи, запрещающий без необходимости применять к гражданам насилие.

Соколов спорить не стал, лишь вздохнул и спросил:

— Служебный шкаф Калугина, в который он вещи складывал, проверили?

— В шкафчике, что в ресторации, тоже пшик. Правда, в сменных брюках лежала бумажка с какой-то абракадаброй. Да только она делу не поможет. Бессмысленный набор букв.

Соколов сразу встрепенулся:

— Бессмысленный? Уверен?

Кошко рассмеялся:

— В военную разведку, что ль, отдавать? Не шпион же этот лакей?

— Шпионами лакеи бывают часто. Не реже, чем продажные женщины. Вспомни, сколько у тебя полезных осведомителей среди этой братии? То-то! А «Волга» для шпионов место заманчивое. Сюда постоянно военные офицеры заходят, частые гости — служащие губернского правления, казенной и судебной палат, окружного суда.

— Но не подозревать же Калугина в сборе шпионских сведений в пользу иностранного государства?

— А почему нет? Я вообще во всей империи только о двоих могу сказать с твердой уверенностью: они не шпионы!

Кошко иронично усмехнулся:

— Интересно, кто счастливцы? Ты и я?

— Нет, государь и я.

— Приезжай, Аполлинарий Николаевич, в сыск.

— Хорошо, теперь и поскачу, посмотрю бессмысленную бумажку. И мы подумаем, что делать дальше.

…Соколов легко, молодыми шагами сбежал по лестнице.