Леон не стал говорить обо всем этом, но, видимо, что-то невольно мелькнуло в его взгляде, а Чеховский был достаточно умен, чтобы заметить.

— Когда все кончится, в отпуск пойду, — буркнул он. — На два года. Если доживу!

— Куда ж ты денешься? Ты особо ценный сотрудник, до пенсии помереть не дадут, а дальше — твое дело.

Не дожидаясь приглашения, Леон уселся на стул для посетителей. Он знал, что не слишком нравится Чеховскому. Но это нормально, он пришел сюда не симпатию зарабатывать.

— Узнал что-нибудь про этого деда? — поинтересовался Леон.

— Узнал, невелика тайна. Я не был знаком с ним, Валентин Семенов ушел на пенсию до того, как я начал работать, да и не пересеклись бы мы в любом случае. Но навести справки несложно, прошло не так много времени, чтобы его все забыли.

— И что показали эти справки?

Леон знал, что Анна не расспрашивала родственников старика о нем. Понятно, почему! О близком человеке, да еще и умершем, они бы особо не распространялись. Могли поворчать, что он сошел с ума, потому что он причинил им боль. Но даже если семья знала о водившихся за ним грехах, посторонней никто бы это не сообщил.

Поэтому Антон Чеховский мог стать более надежным источником информации.

— А справки показали, что Семенов был личностью весьма неоднозначной. С точки зрения того личного дела, которое в архиве хранится, он безупречен. Ни в чем не обвинялся, был у начальства на хорошем счету, ушел на пенсию с почестями. Не блистал, но это и не важно, по карьерной лестнице кое-как вскарабкался по инерции. Обычная история.

— А если говорить о неофициальном?

— Неофициально о нем говорят всякое. Те, кто работал с ним, считают, что он принимал взятки, мог подтасовывать факты, чтобы кого-то отмазать или, наоборот, посадить. Но если вспомнить, что работал он не на высоком уровне, речь идет о бытовых преступлениях. Плюс, насколько мне удалось выяснить, он занялся таким ближе к концу службы, в девяностые. Сам знаешь, какая тогда обстановка была.

— И это его оправдывает?

— Я не говорю об оправданиях. Просто он позволил себе стать частью преступной системы. Скорее всего, разочаровался в былых идеалах, а новых не нашел, но это лирика. Важнее другое: крупных нарушений за ним не водилось, такое даже тогда не прощали.

Чеховскому была свойственна профессиональная солидарность, надо же. Леон не стал напоминать ему, что и сам был когда-то полицейским и знал не меньше. Например, то, что «крупных нарушений не было» может означать одно из двух: либо их действительно не было, либо Семенов просто не попался. Теперь уже, через столько лет, концы не сыщешь.

Но последнее решение Семенова и его разговоры перед смертью намекают, что все в его судьбе было не так просто.

— О его годах на пенсии что-нибудь известно? Семья утверждает, что к нему «приходили за советом».

— Не зря утверждает, — кивнул Чеховский. — Но, подозреваю, это не те советы, которые в книгах пишут. Я же сказал, как следователь Семенов не был так уж славен. К нему ходят в основном его преемники.

Леону не нужно было объяснять, что это означает. Если Семенов действительно вел с кем-то преступные дела, то при выходе на пенсию часть он «слил», а часть передал таким же, как он сам.

— Так или иначе, они могли оценить, в каком он состоянии, — указал Леон.

— Справедливости ради, последний раз они общались с ним лет пять назад. Теперь никто из них не работает в полиции, что меня радует. Таким в полиции не место.

— Не отвлекайся на патриотическую пятиминутку, дальше.

— Тебе бы такая пятиминутка не помешала, — заметил Чеховский. — Но дальше так дальше. По их словам, пять лет назад Семенов если и постарел, то только телом. Ум оставался таким же, как раньше. Либо это изменилось в последующие годы, либо у его поступка были серьезные основания.

— Старческий маразм нам ничего не даст, давай сосредоточимся на втором варианте. Похоже, Семенов, когда убили его внучку, сразу вспомнил о каком-то деле. Он понял, что это может быть! Есть ли шанс выпытать у его преемников, что это было за дело?

— Никаких, я уже пытался. Может, он сам никому не говорил — о по-настоящему серьезных делах не распространяются. А если и сказал, то теперь молчат уже его ученики, чтобы одной волной не накрыло. Ему все равно, он-то мертвый! Я с другой стороны подошел и попытался выяснить, мог ли он в принципе быть причастен к серьезным делам.

— И?

— И тишина. Основным промыслом Семенова были вопросы контрабанды, наркотиков, иногда — покровительство проституции. За свою карьеру он занимался разве что бытовыми убийствами, ни к одному громкому делу причастен не был.

Но при этом в памяти старика хранилось нечто такое, что заставило его свести счеты с жизнью. Вот и как в этом разобраться?

— Ладно, будем на связи, — сказал Леон. — Если что прояснится — звони.

— Да уж конечно… вы двое сами слова лишнего не скажете никогда!

— К двери можешь не провожать.

Пока он был в участке, Анна ему не звонила, значит, еще общалась с журналисткой. Леон неспешно прошелся до кафе, наслаждаясь классическим весенним теплом — такое редко бывает, с еще холодным ветром, но уже с горячим солнцем. Торопить ее он не собирался, все равно спешить некуда, и он намерен был дождаться снаружи.

Но даже так он сразу увидел ее с журналисткой — обе девушки сидели у окна. Журналистка что-то вдохновенно вещала, размахивая руками, и улыбалась так, будто зубов ей природа выдала не меньше пятидесяти. Анна отвечала сдержанно, но дружелюбно.

И вот ведь какое дело. Журналистка показалась ему знакомой. Это было раздражающе странное чувство: Леон никак не мог вспомнить, где встречался с ней, да и имя ее не знал. Но он не сомневался в том, что они виделись раньше.

Вот только где? Почему он вообще обратил на нее внимание? Внешность у журналистки была не запоминающаяся: классическая красотка, таких сейчас много. Почему она была достаточно важна, чтобы отпечататься в его памяти? И связано ли это с тем, что Анна внезапно согласилась поговорить с ней?

Пока он размышлял, беседа закончилась. Журналистка выключила диктофон, убрала его в сумочку и первой поднялась из-за столика. И вот теперь, когда она стояла, Леон наконец-то ее вспомнил. Он и сам не мог сказать, почему — само по себе это мало что значило, просто образы совпали.

Он не так часто виделся с Юпитером, когда тот еще притворялся Вадимом Смоленским. Но однажды Леон застал его в дорогом ресторане, где с ним обедала вся его свита охраны, а еще — очередная содержанка. Когда им понадобилось поговорить наедине, Юпитер отогнал остальных, и девица отошла неохотно. Тогда Леон не придал ей большого значения, потому что решил, что содержанка не может быть важна. Сколько их вообще таких у Юпитера?

И вот теперь она говорила с Анной. Леон едва сдержался, чтобы не ворваться туда и не отшвырнуть ее в сторону, как гадюку. Это было бы глупо — она ничего особенного не делала.