Я уткнулся в телефон.

– Хочешь увидеть Нарнию? – сказал он и дотронулся до моей руки. – Я серьёзно.

Я не хотел поворачиваться к нему, но от него шла какая-то сила и власть.

– Одно движение, и ты увидишь Аслана, Белую Колдунью, Серебряное кресло, край света… – пообещал он.

Кончик его длинного сухого, как лапка богомола, пальца снова коснулся моего плеча, и я понял, что не могу отказаться.

Он вытащил из кармана пиджака футляр, вроде тех, в которых носят очки, только немного больше размером. Раскрыл, вынул ложку, пакетик с белым порошком, зажигалку, шприц…

Мыш потёр виски.

– Было хорошо…

Он замолчал.

– Да. Но я отчего-то сразу понял, что за это «хорошо» придётся очень дорого заплатить.

– «Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья», – проговорила Ветка.

– Вот-вот. Именно. Было невыносимо приятно, нереально, но я видел, за этим кайфом стоит тьма.

Потом я упал на подушку и не мог даже пошевелиться, а человек смотрел на меня. Глаза его были похожи на угли, а узкое горло ходило вверх-вниз, как будто он что-то непрерывно глотал.

Когда очнулся, никого рядом не было.

– Нарнию-то хоть видел?

– Нет. Что-то другое видел, не помню что.

Мыш замолчал.

– Так вот, я вспомнил. Это был один из демонов. «Наркомания».

Ветка удивлённо подняла брови.

– Я чувствую, что, если постараться, мы вспомним о встречах с каждым из демонов, – заметила она. – Кого мы уже видели?

– «Садизм», «Пропаганду насилия»…

– «Нищету».

– Ага. А теперь вот и «Наркомания» объявилась. Точнее, объявился.

Так или иначе, но повстречав на улицах Москвы четыре оживших изваяния из тринадцати, воплощённых Шемякиным, дети решили снова сходить на Болотную площадь и рассмотреть памятник повнимательней.

Приближались с опаской. Словно к привязанным, но бешеным и смертельно опасным псам.

В Москве с самого утра шёл снег, на лицах демонов лежали белые маски.

– Спрятались, – сказал Мыш, нервно теребя цепь, обозначавшую границу приближения к памятнику.

– От этого маскарада они ещё страшнее, – призналась Ветка.

Она отобрала у мальчика цепочку.

– Не нервничай.

– Я не нервничаю.

– Правильно. Смотри, какая смешная шапочка у «Наркомана» на лысине.

– Очень миленькая, – нервно хихикнул Мыш. – Кипу напоминает.

– Да и вообще, он редкий милашка, – дурачась, начали обсуждать его дети.

Раздался хрюкающий смешок, и со свиной морды «Воровства» упал снег.

Словно по команде, статуи стали совершать мелкие, почти незаметные движения: вздрагивали веками, приоткрывали губы, высовывали языки. Снежные маски опадали, открывая тёмные лица. Скоро все тринадцать масок упали, и демоны уставились на Мыша и Ветку, будто запоминая или вспоминая их.

Дети попятились. Очень хотелось бежать, но их останавливало неизвестно откуда взявшееся знание того, что от собак и врагов убегать нельзя – воспримут как слабость и разорвут.

Взявшись за руки, медленно шли прочь от памятника, стараясь не показать, как им страшно.

– Жаба, – сказала Ветка задыхающимся шёпотом. – В смысле «Проституция». Очень похожа на даму, что увела нас с подругой из притона и от которой я потом сама сбежала. Помнишь, я рассказывала про свадьбу сверчков?

Мыш уже даже не удивился.

Навстречу им, опираясь на палку, шёл пенсионер с пышными, как у Ницше, седыми усами, под которыми совсем утонул рот.

– Подожди, – шепнула Ветка Мышу. – Давай понаблюдаем.

Дедушка уверенно доковылял до памятника, постоял неподвижно, взмахнул рукой.

– Он Садизму записку кинул? Я правильно поняла? – с удивлением спросила у Мыша Ветка.

– Ему.

– А ведь такой благообразный на вид.

– В тихом омуте…

Они сели на скамейку невдалеке от памятника и некоторое время наблюдали, как люди идут и идут к демонам. Персонажи проходили самые разные: дорого одетые девушки с южным загаром на щеках; старухи-азиатки в обносках; городские сумасшедшие – философы, мистики с горячечным блеском в глазах; офисные клерки, будто бы сделанные по единому и оттого скучному шаблону; бородатые толстяки с «конскими хвостами», похожие на священников; вовсе непонятные из-за низко надвинутых капюшонов личности – без пола, возраста и примет… Один из пришедших встал перед скульптурами и некоторое время стоял, раскинув руки, будто впитывая что-то всем телом. Окончив ритуал, внезапно съёжился и быстро пошёл прочь, словно унося краденое. Строго одетая старушка привела к памятнику девочку и, поспешно обернувшись, заставила её поклониться.

Некоторые из «паломников» были знакомы друг с другом, обменивались кивками и лёгкими поклонами.

– Слушай, ведь и вправду секта, – сказала Ветка.

Дунул ветер, понёс снежную пыль, подхватил комочки-записки, и они, весело подпрыгивая, разбежались по скверу. Один остановился возле ботинка Ветки. Она с опасливым любопытством подняла бумажку, развернула. Коряво написанные буквы, цепляясь друг за друга, сложились в слова: «Хочу девочку Юлечку маленькую сладенькую как пастила».

– Фффф, паскудство какое…

Ветка брезгливо, словно таракана, отбросила измаранный клочок.

– Пойдём отсюда. Отвратительное место.

– А ты никогда не думала, что связь может работать в обоих направлениях? – спросил Мыш, когда они выходили из сквера. – Если эти люди что-то просят у демонов, рано или поздно демоны тоже могут обратиться к ним с просьбой. Логично?

– Ох, не хотела бы я, чтобы демоны просили меня о чём-то. – Ветка поёжилась. – Даже самым вежливым образом.

– Если просишь, надо быть готовым отработать.

– Спорить не о чем.

В Москве звёзды плохо видны даже в самую ясную погоду. В этом огромном, как государство, мегаполисе столько фонарей, что по ночам над ним стоит зарево, видное за десятки километров, и пробиться сквозь его свет могут лишь самые яркие из звёзд.

Мыш постелил «пенку» на крыше, прямо на снегу, и смотрел в небо. Ветка устроила свой коврик рядом с ним, но так и не легла, предпочитая хлопотать у самовара (да-да! они купили самовар). Подбрасывала сосновые шишки, ветки можжевельника, временами пристраивала сверху к трубе найденный среди реквизита мужской сапог и накачивала в топку воздух.