Тэннер засмеялся:

— Нельзя винить одного писателя. Возможно, это была одна изкартин Хомана. Когда картина была наполовину отснята, он выбросил сценарий изокна и тут же скопировал последнюю работу «Метро-Голдвин-Мейер», которая имелабольшой успех.

— Так он такой? — спросила Хортенс.

— Вот именно. Пойдемте поедим. Как мне вас называть, кроме«Послушайте»?

Она рассмеялась:

— Мое имя Хортенс, друзья зовут меня Хорти. А правда, почемубы и не поесть? Постойте, вы ведь только что потеряли работу. Скорее всего вашбумажник не лопается от денег, но даже если я ошибаюсь, то с какой стати вамтратиться на меня? Так что пойдем в какое-нибудь дешевое местечко.

— Ну нет, я отведу вас в самое шикарное заведение. И плеватьна деньги!

— Нет. Я работающая девушка, и мне противно смотреть, какмужчина швыряет свой часовой заработок за чашечку мерзкого кофе, а нахальныйофициант еще и требует с него чаевых. Пошли. Я знаю одно замечательноеместечко.

— Ничего подобного, — с улыбкой перебил ее Тэннер. — Хоманменя выставил, но мне и не нужна его работа. Денежки я получил и знаю, гдесмогу получить еще.

— Потом не жалуйтесь, что я вас не предупредила.

— Договорились. Пошли. Возьмем такси.

— Зачем? Поехали автобусом.

— На такси.

— Послушай, может, ты переодетый сын Рокфеллера? Илимеждународный шпион и получаешь плату за организацию саботажа в кинобизнесе?

— Идем же, Хорти. И перестань волноваться. Все о’кей.

— Недалеко отсюда, вниз по улице, есть замечательныйкитайский ресторанчик. Туда можно дойти пешком.

— Там мы не сможем потанцевать. А я люблю танцы.

— Я тоже.

— В таком случае я тебя приглашаю. Такси, эй, такси! Машиназатормозила и прижалась к обочине. Тэннер распорядился:

— Прямо по улице. Через некоторое время я скажу, кудасвернуть. — Он помог Хортенс сесть в машину. — Знаешь, Хорти, у меня сегоднябыло отвратительное настроение. Но ты меня развеселила. В тебе есть что-тоуютное и домашнее. Что, если мы сначала разопьем бутылочку пива, съедим посандвичу и сходим на шоу?

— Мне завтра на работу.

— Забудь про завтра. Я доставлю тебя домой не очень поздно,так что успеешь немного вздремнуть.

— Идет.

— Я знаю прекрасный ресторанчик, который специализируется насандвичах с ливерной колбасой на ржаном хлебе. И у них подают самое вкусноепиво в городе.

Хортенс откинулась на сиденье.

— Очевидно, — заметила она, — ты умеешь жить! Тэннеррассмеялся типичным для мужчин тщеславным смешком.

— Если как-нибудь вечерком ты захочешь увидеть город, пустьэто будет суббота, когда не надо спешить домой. Договорились?

— Посмотрим. Только обещай мне больше не задирать Хомана. Нехочу идти рядом с мужчиной, у которого подбит глаз.

— Хоману лучше самому оставить меня в покое, — ответилТэннер. — Будь у меня возможность потолковать с ним один на один, он бы запелпо-другому.

— Только не он, — сказала Хортенс с уверенностью человека, укоторого есть определенный жизненный опыт. — Такой пустозвон, как он, так ибудет чесать языком. Что бы ты ему ни говорил, его не переделаешь.

— Ты же не знаешь, что я мог бы ему сказать.

— Нет, конечно. Зато я знаю типов, подобных Хоману. Когда-тоя работала на одного такого. И вот что я тебе скажу: Хоману ни в чем нельзяверить. Этот человек привык работать на публику… Нет, я бы ему не доверяла.

— Да нет, Хоман ничего. Только врет насчет машины. Онаизобразила на лице удивление.

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю. Я знаю… Вот послушай. — Тэннер вытащил изкармана записную книжечку в кожаном переплете, открыл ее и принялся листатьстраницы. — Пожалуйста! — воскликнул он. — Хоман позвал меня утромвосемнадцатого, сказал, что ему нужно сделать важную работу и он не хочет,чтобы его беспокоили, поэтому я могу быть свободен. А перед этим я только чтопривел машину в порядок, наполнил бак горючим, записал показания спидометра — явсегда так делаю. Тринадцать тысяч четыреста двадцать шесть миль. Потом язаписал километраж после того, как машину доставили обратно. Ее притащили набуксире. Хоман собирался отправить ее на свалку и велел мне забрать из нееинструменты. И вот, пожалуйста: четырнадцать тысяч сто пятьдесят миль.Представляешь? С утра восемнадцатого до вечера девятнадцатого накручено семьсоттридцать две мили. Так что я могу доказать, что Хоман врет.

— Да? — спросила Хортенс, демонстрируя полнейшее недоумение.Ну а что тут не так? Ведь это не очень много, верно? В день можно свободнопроехать пятьсот или шестьсот миль.

— Я тебе объясню, что здесь не так. Все здесь неверно.Конечно, на такой машине можно проехать за день и семьсот, и даже восемьсотмиль, но не забудь: Хоман говорит, что машина до полудня девятнадцатого была наместе. Ну а от полудня до десяти часов вечера ты при всем своем желании ненакатаешь семьсот тридцать две мили!

— Господи Боже мой! — воскликнула Хорти. — Ну и как ты этообъясняешь, Эрнест?

— Пока что я никак не объясняю, во всяком случае, не здесь ине сейчас, но поверь мне, сестренка, я заставлю Хомана кое-что объяснить мне —с глазу на глаз. И я знаю, что он ответит.

— Послушай, — восторженно сказала она, — дай мне знать, чемвсе это кончится. Этот тип очень напоминает одного малого, на которого якогда-то работала. Интересно, как ты утрешь ему нос.

— Непременно, — пообещал Тэннер, обнимая ее за талию ипридвигаясь поближе. — А пока давай забудем про Хомана. Ты заметила, за намиувязалась какая-то машина? Ну да пусть следят. Эй, шеф, на этом углу свернинаправо и остановись у кафе в середине квартала.

Тэннер расплатился с шофером, дал ему полдоллара на чай иповел Хортенс в небольшой, действительно уютный ресторанчик. Они заказалисандвичи и пиво. Тэннер щедро бросал монеты в музыкальный автомат, на которомстояли самые последние пластинки, и они с Хортенс танцевали под музыку. Черезчас он повел ее в один из лучших кинотеатров, купил билеты в ложу и уселсярядом, перебирая пальцы девушки.

— Я должен быть тебе благодарен, — прошептал он. — Если быне ты, меня вполне могли бы упрятать за решетку. А я вот тут отдыхаю и радуюсьжизни.

На мерцающем экране под звуки выразительной музыки появилисьимена действующих лиц и исполнителей. Затем потянулись имена сценаристов,технических работников — вплоть до костюмерш и гримеров.