— Кого? — переспросила старуха. — Здесь такихнет!

— Леню! — заорал Макс еще громче. — МарковаЛеню! Скажите, Максим Белов!

— Кого? — снова переспросила старуха, теперь Максготов был ее убить.

— Лени Маркова нет? Скажите, Максим Белов спрашивает!

— Леню? — Зинаида наконец разобрала. — Леняздесь... Ленечка! Тебя к телефону... Как — нету? Вот же ты... Тебя какой-тоБелов спрашивает...

На какое-то время в трубке воцарилась тишина, а потомраздался голос Леньки, знакомый, но удивительно настороженный:

— Максим! Это правда ты?

— Ну я! А ты что — не узнаешь меня?

— А какого цвета были лапы у Робсона?

— Белые, — нисколько не задумываясь, ответилМакс, — черный он был, как Поль Робсон, только лапы белые.

— Максим, и правда ты! — Голос Леньки стал нетаким напряженным. — А я тут, понимаешь, в таком водовороте — всегопугаюсь. К телефону не хотел подходить, только когда узнал, что ты... Явообще-то в этой квартире редко бываю, сейчас ненадолго зашел...

— А у меня только этот номер и был, значит, такая нашасудьба была — пересечься...

— А ты сейчас в Питере? По делам, что ли?

— Можно сказать, что и по делам, — осторожноответил Макс.

— Ты извини, — замялся Ленька, — мне,понимаешь, бежать надо, у меня и правда дело серьезное.., земля под ногамигорит.

Скажи, как позвонить тебе?

— Ха! — ответил Макс. — Мы с тобой, похоже, водинаковом положении. У меня тоже земля под ногами горит, и даже звонить мнелишний раз небезопасно. Ленька, мне очень нужно.., давай встретимся в томместе.., помнишь, где на льду играли?

— Где ты меня из проруби вытащил? — проговорилЛеня очень серьезно, поняв намек — дело у Макса такое важное, что он дажесослался на то, что Леонид обязан ему жизнью. Такое другу лишний раз напоминатьне будешь, если совсем не припекло!

— Все понял, через полчаса успеешь?

— Успею, — коротко ответил Макс.

На набережной Фонтанки встретились два человека, не видевшиедруг друга пятнадцать лет. Один — по-западному небрежно элегантный, в мятыхсвободных джинсах и легкой куртке, серая английская кепка на рыжих волосах, новесь этот европейский стиль подпорчен пятнами красноватой глины; видно, чтогосподин где-то хорошо приложился к российской землице, приобщился, таксказать, к корням. Второй — похудее и порке в плечах, одет нарочито незаметно,в полинялые джинсы и неброский свитер.

Встретились, обнялись, отстранились, чтобы рассмотреть другдруга, сличить с прежним, смириться с переменами.

— Отлично выглядишь, Максим! Свободный мир явно пошелтебе на пользу! — Маркиз смотрел на старого друга, чуть склонив головунабок. — Только откуда эта грязь на фирменном барахле? Валялся в канаве попьяному делу?

— В канаве, твоя правда. Только не по пьяни, Ленечка, аот снайпера прятался, жизнь свою спасал. В таком положении не то что в канаву —в дерьмо плюхнешься, не раздумывая.

— Ну-ну, — вздохнул Маркиз, — раз ты в такомвиде, то делаю вывод — тебе даже переодеться негде. Чего стряслось-то? Приехалтуристом, завели в подворотню, набили морду и отняли бумажник?

— Ты, мой милый, плохо обо мне думаешь, —укоризненно проговорил Макс. — Разве я похож на человека, который пойдет снеизвестным злодеем в подворотню? И уж тем более я не похож на человека, укоторого так просто можно отнять бумажник.

— Это верно, — кивнул Маркиз, приглядевшись кдругу — широкие плечи, развитые мускулы, в хорошей форме, в общем.

— Приехал я в Россию не как турист и не на родные осиныпоглядеть, уж извини, — Макс говорил очень серьезно, — приехал я поделам. Приехал я, сопровождая выставку «Ассирийское наследство». Знаешь протакую?

Леня смотрел на Макса сузившимися глазами и думал: «Что это— подстава? Вдруг откуда-то прямо на голову сваливается Максим Белов, с которыммы не виделись пятнадцать лет, и сразу же начинает разговор про ассирийскуюстатуэтку! Так не бывает...»

— Вот смотри... — Макс достал визитку и ещекакие-то документы. — Я — ответственный за безопасность коллекции. Нанялменя лично сам господин барон Гагенау.

«Самое милое дело, — думал Маркиз, — появляетсядруг, с которым мы давно не виделись, просит помощи, я веду его в своюквартиру, про которую никто не знает, и — конец, через пять минут приезжаюттуда люди заказчика и наша с Лолой песенка спета. Но есть два момента:во-первых, Максиму совершенно лишнее было заговаривать про Ассирийскоенаследство», а во-вторых, если они знают телефон квартиры, то, стало быть,знают и адрес. И тогда вовсе незачем подсылать Максима ко мне — просто приезжайда бери нас с Лолой тепленькими..."

— Что ты молчишь? — спросил Макс. — Ты мне неверишь?

Леня поглядел на мутную воду реки Фонтанки. Вон там, ближе ктому берегу, была тогда та злополучная прорубь.

Что ж, долги надо платить, даже если это связано с рискомдля жизни. Ведь тогда зимой Максим тоже рисковал: лед мог треснуть, и тогда ониутонули бы оба.

— Ну вот что, — решительно начал он, — будету нас долгий разговор. В кафе или ресторан в таком виде не пустят. — Онпоказал на пятна грязи у Макса на рукаве. — А в какую забегаловку пустят —там поговорить спокойно не дадут. К тому же ни тебе, ни мне сейчас светиться вгороде, я так понимаю, незачем.

— Правильно понимаешь, — кивнул Макс.

— Значит, по русскому обычаю, берем бутылку водки,жратвы всякой и идем ко мне.

— Отчего же водку, а не коньяк, к примеру? —рассмеялся Макс.

— Оттого, что жрать хочется, а коньяк только лимономзакусывают! Ты это... — Он помедлил. — Там Зинаида одна в квартире изстарых жильцов осталась, так ты ей не признавайся. Она видит да и слышит плохо,ты проскользни тихонько в комнату, чтобы она не узнала. А то пойдут разговоры —куда да откуда...

— Ну надо же, жива старушенция, — улыбнулсяМакс, — а как мы с ней воевали...

— Теперь ко мне хорошо относится, — признался Леня, —я подкармливаю бабку иногда, когда прихожу, жалко ее, совсем одинокая. Котанового не заводит, говорит — помру, соседи его на помойку выгонят...

Они зашли в магазин, но сначала Не в продуктовый, а зачем-тов промтоварный.

Леонид быстро выбрал там джинсы, куртку и свитер, причем всевещи были женские.

Потом прихватили кое-что из мелочей, потом уже пошли запродуктами.

Макс очень удивился, обнаружив в старой комнате Ленькидевицу в расстегнутом халате, валявшуюся на неубранной кровати.