— Иди врать-то! — недовольно набычилсяМакс. — Говори правду.

— А когда ты ко мне приперся через пятнадцать лет исказал про «Ассирийское наследство», я тебе поверил, — с горечью произнесМаркиз. — А мог, между прочим, вообще не признаваться.

— Ты сам посуди, можно в такое поверить? —закричал Макс. — Чушь какая!

— Я к тому говорю, что никто не знает, куда делась этапроклятая богиня, и не найти статуэтку нипочем, — неожиданно спокойнозаговорил Маркиз. — А вот попытаться вычислить тех, кто подставил тебя именя, мы можем. Мне сдается, что если это не одни и те же люди, то все равноони связаны между собой. У тебя положение аховое, но и мне несладко. Либобегать, как заяц, по всей стране, либо уезжать. Уезжать навсегда, честноговоря, не хочу. Не люблю, когда меня выбора лишают.

— И что ты предлагаешь? — деловито спросил Макс.

Лола взглянула на него с удивлением — значит, поверил! Аона-то только собиралась взять его за руку и начать проникновенно убеждать.

— Нужно поставить «жучки» в их мобильныетелефоны, — сказал Маркиз, — но...

— Но ты не специалист, — докончил за негоМакс. — Это не беда — я специалист.

Ты сможешь достать необходимое оборудование?

— Нет проблем, были бы деньги, все достать можно.

Они сблизили головы и стали писать список на бумажнойсалфетке.

Лоле было скучно. Она бросала томные взгляды на Макса и дажеодин раз прижалась под столом к его ноге бедром. Макс никак не отреагировал,зато Маркиз, улучив минутку, больно схватил ее за плечо.

— Не дури! — приказал он. — Сейчас не время.

И она поняла: шутки кончились, началась работа.

Американский армейский джип вылетел на пыльный пустырьвзбешенным иноходцем и затормозил, подняв пыль всеми четырьмя колесами и толькочто не заржав.

Мощный мотор затих, пыль постепенно осела, и наступилатишина.

Четыре человека сидели молча, не выказывая признаковнетерпения. Четыре человека умели ждать. Их научила этому память поколений.Память предков, год за годом, век за веком ровной рысью двигавшихся побескрайней степи на низкорослых крепких лошадях, предков, катившихся по степи вкожаных пыльных кибитках, высматривавших в этой степи добычу или врага,которого не всегда можно отличить от добычи.

Четыре человека в джипе были спокойны. Их плоскиежелтовато-смуглые лица не выражали ни напряжения, ни нетерпения.

Их узкие зоркие глаза видели все, ни во что не вглядываясь.На коленях у троих лежали американские армейские карабины, четвертый не былвооружен.

Прошло еще несколько минут, и на пустырь неспешно въехалтяжеловесный черный «мерседес». Медленно подкатившись к середине пустыря,«мерседес» остановился, и не успел еще затихнуть мотор, двери распахнулись,выпустив коренастого смуглого человека с черными как смоль вьющимися волосами.

Пройдя половину пути до джипа, черноволосый остановился.Остальных людей в «мерседесе» видно не было из-за тонированных стекол, ноневольно чувствовалось их присутствие, их напряженные, внимательные взгляды.

— Эй, Киргиз! — окликнул черноволосый, простояв сполминуты. — Что, так и будешь сидеть? Выходи, поговорим.

Дверца джипа легко распахнулась, и на пустырь выпрыгнулневысокий худой человек с жидкими обвислыми усами — тот четвертый, который небыл вооружен.

— Кыто ты такой? — спросил ончерноволосого. — Я должен был встречаться зыдесь с Толстым.

Черноволосый полез в карман — при этом в джипе послышалсяметаллический звук передернутых затворов — и бросил перед Киргизом на землюжелтый сальный кругляшок.

— Вот тебе ухо Толстого, — сказал он с хищнойусмешкой, — остальное взяла богиня.

— Я слышал о том, что у вас тыворится, —проговорил Киргиз после недолгого молчания, — но думал, что это сыказки.Ты кыто?

— Я — ассириец, — гордо ответилчерноволосый, — слуга богини. Рука великого жреца.

— Ты шесытерка. Я не буду с тобой разыговаривать. Пустьвыйдет тывой хозяин.

— У меня нет хозяина! — Ассириец выпятилгрудь. — Ассирийцы не рабы! Ассирийцы — владыки земли! Мы служим богине, авеликий жрец — ее уши и уста!

— Мыного говоришь, — Киргиз поморщился, — ятебя не зынаю, я твоего хозяина не зынаю. Должен был сы Толстым встретиться,Толстого нет — разыговора нет.

— Зря ты, Киргиз, так со мной разговариваешь, — вголосе Ассирийца послышались угрожающие интонации, — ты думаешь, к Монголупойдешь? Думаешь, к Шубе пойдешь? Вот твой Монгол, вот твой Шуба! — Онбросил на землю перед Киргизом еще два желтых обрубка.

— Что, думаешь, самый кырутой? — Киргиз хищнооскалился, жилы на его тощей шее напряглись. — Мы таких кырутых ломали!Говорю, шесытерка, хозяина зови, хочу погылядеть на него!

— Великий жрец не разговаривает с людьми низкойкрови! — надувшись от спеси, ответил айсор. — Его могут слушатьтолько ассирийцы!

— Пусть тывой хозяин хоть сы жабами разговаривает, хотьсы собаками! — огрызнулся Киргиз и повернулся, чтобы уйти.

— Стой, Киргиз! — крикнул ему в спинуассириец. — Стой, если не хочешь познакомиться со златолицыми!

— Ты меня не пугай! — резко обернулся Киргиз,оскалив кривые волчьи зубы. — Я тыбя голыми руками разорву! Я тыбя зубамизагырызу! Я ныкого не боюсь! А если вы, беспрыдельщики, засаду сыделали,перестреляете нас — где вы товар будете искать?

— Вот-вот, — подхватил ассириец, кстати, о товаре.Ты товар привез, деньги тратил, время тратил, рисковал — кому этот товаротдашь? Огромные, между прочим, деньги у тебя повиснут! Ты тоже небось не сампо себе, за тобой твои баи киргизские стоят, они тебе этого не спустят! Так чтолучше бы ты, узкоглазый, со мной по-людски поговорил.

— Я сы тобой, шесытерка, говорить не буду! —Киргиз отчетливо щелкнул зубами. — Я Толстого зынал, Монгола зынал, Шубузынал, я Кривого зынаю — тебя не зынаю и зынать не хочу!

Он легкой устойчивой походкой человека, больше привыкшего клошади, чем к машине, вернулся к своему джипу. Дверца захлопнулась, моторвзревел — казалось, раздалось конское ржание, — и, вздыбив пыль всемичетырьмя колесами, джип сорвался с места.

— Кривого он, говоришь, знает? — проговорил мрачныйвысокий человек с длинными черными волосами, который сидел на заднем сиденье«мерседеса» и внимательно слушал разговор на пустыре. — Будет тебе Кривой!

Сидевший рядом с ним худой высокий айсор с нервным лицом,изуродованным длинным змеистым шрамом, посмотрел на великого жреца ипроговорил:

— Зря мы отпустили этого кочевника.