Надо было отдать его златолицым.

— Ты говоришь прежде, чем я тебе разрешил, —оборвал его жрец, — ты говоришь прежде, чем подумал. Киргиз привез дурь...наркотики. Очень много. Так много, как никогда еще не было. Он должен отдатьтовар нам.

Лицо человека со шрамом передернулось.

— Разве могут благородные сураи пачкать свои рукидурью?

Великий жрец повернулся к нему лицом и тихим яростнымголосом сказал:

— Ты не умеешь слушать. Я уже сказал тебе: не говорипрежде, чем я позволю. Думаешь, это ты решаешь, что могут и чего не могутделать благородные сураи? Нас мало, мы слабы И чтобы стать сильнее, нам нужныденьги, много денег. Очень много денег. Если для этого нам придется торговатьдурью, мы будем это делать. Если для этого нам придется жрать дерьмо, мы и этобудем делать. Нет того, что мы не сделали бы ради нашей великой цели! Ты этопонимаешь?

— Я это понимаю, но эта грязь может испортить сияниенашей цели...

— Нет, ты все-таки не понимаешь, — тяжело вздохнулжрец и, неожиданным молниеносным движением выбросив из рукава узкий стальнойклинок, вонзил его под ребра своему строптивому собеседнику.

Тот дернулся, широко открыл глаза, потянулся к горлу жреца,но взор его уже погас, изо рта потянулась струйка крови, и он бездыханнымоткинулся на мягкое сиденье «мерседеса».

— Нет ничего, чтобы мы не сделали ради нашей великойцели! — назидательно проговорил великий жрец, повернувшись к остальным своимприближенным, в безмолвном ужасе наблюдавшим за происходящим. — Поехали!

Надежда только диву давалась — до чего быстро старухи взялив оборот Шошу. Они прихватили его у будки сапожницы, и тетя Вася тут же началадопрос на ассирийском языке.

Шоша сначала удивился, потом сделал слабую попытку вырватьсяиз старушечьих когтей, но не тут-то было. Парень был полностью деморализовантети-Васиным знанием ассирийского языка и чувствовал к неизвестной настырнойстарухе если не доверие, то уважение.

Как выяснилось тотчас же, Галия-то понимала по-ассирийскипрекрасно, а вот Шоша язык знал неважно, поэтому для удобства решили перейти нарусский.

— Скажи, пожалуйста, Шоша, на каком языке проходят вашибогослужения? — спрашивала тетя Вася.

— По-русски, — хмуро отвечал парень, — потомучто многие вообще не знают ассирийского. И жрец для них проводит богослужениепо-русски.

— А он сам говорит по-вашему?

Парень замялся:

— Говорит.., вообще-то, но я не слышал.

— Так. А вот эти.., златолицые — кто они такие?

Надежда встрепенулась — ого, тете Васе удалось выяснитькое-что про златолицых!

Слышала она какие-то рассказы шепотом, но не верила — кто жэтому поверит. В средствах массовой информации про златолицых не было сказанони слова, но все упорно твердили про усиление бандитских разборок и про переделвлияния.

— Жрец говорит, что в них вселяются духи древних воинови что направляет их сама богиня, поэтому они непобедимы, — запинаясь,произнес Шоша. — Это правда, все, кто их увидит, просто каменеют от ужаса,и пули златолицых не берут.

— Расскажи подробнее, как они выглядят.

— Ну, белые такие одежды, маски золотые на лицах, абороды рыжие, колечками...

— Хм, если я скажу тебе, что древние ассирийцы красилибороды хной, но не все, а только самые знатные, а воины никогда так не делали,как ты отреагируешь?

— Никак. — Шоша еще больше насупился.

— А если я скажу тебе, что никто и никогда не носил вАссирии золотых масок? — настаивала тетя Вася.

Молчание было ей ответом.

— Что у тебя за пентаграмма вытатуирована воттут? — показала тетя Вася. — Я знаю, что она появилась недавно.

— Это знак, которым украшали себя все поклонникильвиноголовой Ламашту! — с вызовом ответил Шоша.

— Ну а если я скажу тебе, что у древних ассирийцевникогда не было культа львиноголовой Ламашту? И что этот знак вовсе не отмечаетпоклонников богини, это просто клеймо, которым помечали пленных рабов, какметят скот и в наши времена.

— Что? — закричал Шоша.

Тетя Вася тут же сунула ему под нос очередную табличку:

— Оттиск ассирийской печати. Клеймение рабов.

Надежда вытянула шею и заглянула через ее плечо.Действительно, голый мужчина стоял на коленях, его держали два стражника скопьями, а третий подносил уже к плечу несчастного клеймо. И внизу был нарисованточно такой же знак, какой был на руке у Шоши.

— Сдается мне, что этот жрец вешает вам всем на ушидлинную лапшу, — проговорила Надежда.

Шоша поглядел на нее зверем, а тетя Вася дернула за рукав —не мешай, мол, сами разберемся.

— Ты вот что, Шоша, — мягко начала она, — тыспроси у него по-ассирийски, для чего нужно так много убийств?

— Чтобы искоренить зло! — ответил Шоша.

— Так пускай он и ответит на вашем родном языке.

Не отвечая, Шоша вышел из будки и побрел прочь.

— Ох, что-то на сердце тяжело! — вздохнула Галия.

— Ты что. Кривой, веришь во всю эту брехню? —Али-Баба, правая рука авторитета, засмеялся коротким деланным смехом. —Это же сказки для мальцов! Пацаны передают какую-то фигню, будто Толстого иМонгола с Шубой призраки замочили, но кто же этому поверит!

— А кто же их тогда замочил? — с сомнением вголосе спросил Кривой — костлявый одноглазый тип в отлично сшитом английскомкостюме, не скрывавшем его уголовных повадок.

Откинувшись на заднее сиденье «лексуса», он вытянул из пачки«Парламента» сигарету, и Али-Баба услужливо щелкнул зажигалкой.

— Если по делу разбираться, их только мы моглизамочить, больше некому. Но мыто с тобой знаем, что к этому делу непричастны!

— Неужто гастролеры какие-нибудь работают? —Али-Баба задумчиво выглянул в окно.

«Лексус» проезжал мимо гостиницы «Санкт-Петербург»,приближаясь к Литейному мосту.

— На фига это гастролерам? — Кривой выпустилоблачко дыма. — Хлопот уйма, а навара никакого. Нет, таких людей толькоздешний кто-то может убирать, чтобы территории переделить.

— Может, кто-то новый к власти рвется? —предположил Али-Баба.

Кривой покачал головой:

— Новому так, с ходу, город под себя не подмять, темболее он не стал бы сразу всех крошить. Наехал бы на кого-то одного, а состальными договорился... Если по уму, он должен был уже давно ко мнеподъехать.

Еще до того, как Толстого пришил. А он молчит! — Кривойзло рубанул сиденье рукой и продолжил: