решили играть на раздевание. Идею предложил Венька. Пашка долго не соглашался:

– Я тебе чего – девочка? А то мы в бане друг друга не видели!

– При чём здесь это? Во, дурак! Смешно же! Кто проиграет, должен будет пройтись с голой задницей по всей коневозке. Идти и кукарекать! Лошадям по фигу, а вот на Захарыча кто-то из нас впечатление произведёт!

– Ага! И получит по той самой голой… А то я Захарыча не знаю!..

– А-а, что, сходил под себя по-маленькому, даже не начав играть? – Венька всё-таки завёл Пашку.

– Ну, Червонец, зараза, держись! Штаны с тебя сейчас спущу и голым в Африку пущу! Садись, хрен с тобой! Тебе позориться!..

– Как говорят у нас на Белгородщине, это мы ещё-таки будем посмотреть!.. – Недавние гастроли в Одессе наложили на Веньку свой неизгладимый отпечаток.

Игра сложилась так, что раздеться пришлось обоим. У Пашки был шанс остаться в плавках, но он в самый последний момент продул решающую партию с «марсом», и надо было снимать сразу две вещи. Выходила ничья, что было не интересно. Они решили продолжить играть в обратную сторону. Кто первым отыграет хотя бы одну вещь, тот и победитель. На выяснение оставались считанные минуты. И тут появился Захарыч…

– Не понял! Это ещё что за стриптиз на конюшне? – У старика глаза открылись так, как он их никогда в жизни не открывал. Видимо, до сей поры его ничего так не удивляло. У Варьки вывалился язык, и показалось, что она перестала дышать.

Пашка застыл с поднятой рукой, в которой были зажаты зары, другой он потянулся прикрыть «срам».

– Захарыч! А чему ты удивляешься? – Венька бесстыдно принял на кровати позу русалки, подложив согнутую в локте руку под голову. Другой, на всякий случай, тоже прикрыл свои «достоинства» (ну или недостатки – в зависимости от температуры окружающей среды). – Жена за дверь, муж в блуд!

Венька закатил глаза, поиграл шеей и тоненьким голосочком пропел свои впечатления:

– Он такой сладенький!..

– Веник! Зараза! Я тебе сейчас твой язык, знаешь, на что намотаю?

Венька быстро-быстро похлопал ресницами, как это делают наивные девочки, и снова сладко пропел:

– На что?

– На твой… драный веник!

– Я тебе что, муравьед! Это у того язык около метра. Так что придётся тянуть… снизу вверх. Захарыч! Поможешь Пашке?

– Слушай, ты, юный половой гигант! Не боишься? – Захарыч наконец «въехал» и принял игру. – Смотри, может случиться непоправимое – травма на производстве. За это больничный не дадут!

Пашка тоже успел прийти в себя.

– Не, Захарыч! Веник у нас не половой гигант. Он – половой… гидрант! Думает, размотает и дотянется…

– Ладно! Всё, закончили, острословы! Облачайтесь хотя бы в исподнее и марш к столу! Лошади увидят, до Курска ржать будут! Вот, босота голозадая, хомут вам в дышла! Вырастил на свою голову!..

Глава тридцать восьмая

Пацанёнок лет семи прыгал на огромной жёлто-оранжевой куче из листьев, как на батуте. Он радостно повизгивал, то и дело шлёпался спиной в пружинящую благодать. Через мгновение оттуда появлялась его раскрасневшаяся рожица с сияющими глазами. Он подбрасывал охапку рыжего счастья вверх, с очередным визгом подпрыгивал и снова с восторгом падал навзничь. Рядом сердилась его серьёзная мамаша, державшая школьный ранец.

Пашка, проходя мимо, улыбнулся: «Парень! Я тебя понимаю!..»

В этом году в Черноземье листья опали дружно и обильно, словно им кто скомандовал: «Пора!» На деревьях их осталось, как той зарплаты у артиста к концу месяца – только взаймы. За одни сутки жёлтое небо опрокинулось на чёрную землю. Теперь этот мягкий огненный ковёр лежал под ногами. Деревья, немного стесняясь, оголились. Люди, наоборот, покрылись улыбками и какой-то лёгкой задумчивостью. Лужи сверкали синими зеркалами – смотрись, любуйся!..

Пашка шагал из гостиницы в цирк, вдыхал полной грудью сырой осенний воздух. Он непроизвольно улыбался – в этой осени притаилась Радость. В чём она выражалась? Так кто ж её знает! Это всего лишь ощущения, предчувствия. Как тут объяснишь?.. Он вдруг вспомнил ликующего пацана и в очередной раз улыбнулся.

– Э-хе-хе… Всё в этой жизни так быстро! – выдохнул Пашка. Потом поднял лицо к сегодняшнему ясному небу и обратился ко всему человечеству:

– Люди, люди, человеки! Спешите жить! Подбрасывайте охапки золотых листьев салютами, поддавайте их ногами, жгите костры с горьковатым дымом своего прошлого и радуйтесь, радуйтесь! Радуйтесь… Потому что – сколько той жизни!..

В цирке жизнь напоминает вокзал – всё строго по расписанию…

С манежа быстро убирали реквизит отрепетировавшие, и так же быстро готовили свою аппаратуру следующие. Каждая минута на счету! Раздавались короткие команды руководителей. Всё работало слаженно, во всём чувствовался порядок и профессионализм.

Пашке не хватало времени, которое ему выделяли. Жонглирование – такой жанр, где нужно тренироваться часами, даже если ты признанный мастер. Он всегда находил возможность с кем-то разделить манеж. Коллеги без проблем уступали друг другу часть своего пространства, если только это не были репетиции с животными или крупного группового номера. В цирке так издавна заведено. Кто хотел репетировать, тот искал возможность и находил её. Кто не желал, тот искал причину и тоже её находил. Таковых, как правило, было немного.

Сегодня расписание репетиций немного переделали и манеж занимали номера, куда было не вклиниться. С групповыми акробатами не порепетируешь – тут каждый сантиметр на счету. Гимнастам на першах тоже нужно пространство от барьера до барьера и «чистый» ковёр. Не дай бог, если упавшее Пашкино кольцо подкатится под ноги нижнему – быть беде! У того на лбу восьмиметровый дюралюминиевый перш. Там, на верхотуре, партнёр в шестьдесят с лишним килограммов всякие штуки-трюки исполняет. А бывает, что на перше не один человек, а сразу несколько. Запнись унтерман ногой о кольцо или булаву – завал неизбежен. А это – травма шеи нижнего партнёра и неприятности для верхних и всех остальных. Страховочная лонжа, конечно, спасает от падений на манеж, но когда вниз летит неуправляемый восьмиметровый металлический шест, мало никому не покажется…

Пашка после своей официальной репетиции, чтобы не остывать, отправился на конюшню продолжить. Там, конечно, комфорта было минимум, но на безрыбье, как говорится, и ворона – соловей!.. Чтобы не бить кольца об асфальт в проходе между стойлами, он бросил под ноги тулуп Захарыча, в котором тот «зимовал» в переездах с лошадьми, когда ещё ездил в холодных вагонах товарняков. Высоты на конюшне хватало, так что жить было можно.

Летающие кольца тёрлись о кожу ладоней и что-то тихо шептали Пашке. Он после положенного количества бросков их собирал, делал паузу. Встряхивал