так, как ты, не могу, – Венька намекнул на бурную сцену в коневозке, невольным свидетелем которой он стал. – «Пели» вы громко, от души…

– Встретишь любимую женщину, женишься – сможешь не хуже. А пока давай эту тему замнём…

– Как же! Замнёшь тут. И эти туда же!.. – Прямо перед ними местные загулявшие кошки завывали в предвкушении страстного соития. Громадный кот накрыл серенькую самку, которая почти исчезла в его лохматых объятиях.

– Мм-да-а! Не вырвешься! Размер имеет значение, – Венька философски подвёл итог продолжения кошачьего рода-племени.

– Я бы даже сказал так: размер имеет и значение, и того, для кого это значение имеет значение.

– Ух, ты! Лихо закручено! – Венька помотал головой. – Прямо спираль.

– Главное, чтобы не эспераль…

– Это ещё что за чудо-юдо?

– Ещё пару раз так надерёшься – узнаешь…

Глава тридцать шестая

Окончание… О-о! Это событие событий! Наверное, большее, нежели премьера, которую отмечают тоже всей программой. Но!.. Премьера – это начало. Начало гастролей в очередном городе. Знакомство с его улицами, домами, людьми. Знакомство с новыми коллегами по ремеслу, с кем ещё не сводила судьба на перепутье цирковых дорог. Это начало начал. Неслучайно цирковые так и поздравляют друг друга после первого представления: «С началом!» Всё ещё впереди! Это сродни – весне…

Окончание – это неизбежное расставание с теперь уже знакомым городом, со своими друзьями, событиями, произошедшими за это время. И если даже всё повторить в том же городе, в том же составе, скажем, через год, – в сё будет уже не так. Всё будет по-другому…

Окончание – это накопившаяся усталость, невольная грусть с философским пониманием, что «всё проходит…» Поэтому цирковые отмечают окончания без суеты, с лёгким минором, но с каким-то едва уловимым нервом, словно переча судьбе, ускользающему времени и своей скоротечной молодости: «Мы ещё покувыркаемся!..»

Номера в цирковой гостинице в один день сбрасывают устоявшийся уют, чтобы снова принарядиться с заездом следующих странствующих жильцов. Личные вещи отъезжающих гастролёров в основном уже запакованы. Им осталось только после прощального представления уложить свой реквизит в ящики и контейнеры, забрать у врача медкнижки, в бухгалтерии расчётные листы, у инспектора манежа техпаспорта, у дирижёра ноты и мысленно поблагодарить оставляемый манеж. Проездные билеты и разнарядки получены заранее…

Пашка по окончании гастролей, прощаясь, всегда обходил цирк по фойе первого и второго этажа. Когда никого не было, выходил на центр манежа, трижды хлопал в ладоши, смотрел в купол и говорил вслух: «Спасибо…»

Окончание – это осень цирковой жизни. Но с затаённой надеждой, что впереди ещё что-то будет…

…Решили, что «банкет» перенесут в спортзал. Обычно, по давно сложившейся цирковой традиции, каждый в своей гардеробной накрывал небольшой фуршет. Двери у всех были открыты. Кто хотел поздравить, заходил, наливал, что-то говорил, обнимал и шёл дальше. И так каждый. Это был вечер открытых дверей и душ. Друзья прощались, враги мирились. Это был волшебный миг! Прощание, осознание скоротечности этой жизни примиряло, сближало, соединяло…

На теннисном столе, чтобы его случайно не заляпать, расстелили газеты, клеёнки. Выложили снедь, кто что принёс. Появились разнокалиберные и разноцветные бутылки, стеклянные и пластиковые стаканы, рюмки. Кто-то, запаковавшись, подходил, наливал. Кто-то, жуя, уходил допаковывать багаж, с клятвой вернуться. Спортзал гудел возбуждёнными голосами, раскатистым смехом – это было событие!..

По разные стороны теннисного стола оказались два закадычных друга– акробата из номера «подкидные доски» – Витёк и Славик. Два вечных соперника на бильярде, в теннисных баталиях и преферансе. В жизни – законченные спорщики, хохмачи, мастера своего дела, безудержные ходоки. Перед каждым из них стояла бутылка водки и небольшая стопка. Они затеяли игру.

– Славик! Лови подачу! – Витёк наливал стопку и тут же её опрокидывал в рот. Затем резко взмахивал рукой и выдыхал со звуком, который обычно издают женщины во время удара в большом теннисе. Звучало очень забавно – тоненько, жалобно и подчёркнуто эротично. Славик в свою очередь наполнял «хрусталь» своей порцией водки, резко вскрикивал грубым мужским голосом, тоже изображал взмах ракеткой, «отбивал» подачу друга и выпивал содержимое. То и дело слышалось: «Э-эх-х!» – глоток, пауза. «Й-и-х-х!» – глоток…

– Поддал!

– Отпил!

– Снова поддал!

– Опять отпил!..

Поддачи и отпивы следовали с каждой стороны без перерыва. Появился Юрик, их руководитель номера, – здоровенный детина, настоящий богатырь.

– Э-э! Спиртсмены! Не пора взять тайм-аут для закуски? А то с такими темпами вы до конца гейма не продержитесь. Объявляю ничью! Нам ещё доски разбирать! – И с удовольствием выпил полстакана «столичной». – С концом, однополчане!..

Заплакал ребёнок. Горько так, с сердцем!

– Машу-унь! Что случилось? – Богатырь расправил плечи.

– Ша-а-ри-ик!.. А-а…

– Что шарик, какой шарик?

– Шарик улетел, а-а! – рыдания в голос и пальчиком в потолок. Там к серой побелке прилип ярко-розовый шарик, наполненный гелием.

– Орлы! В колонну!

Юрка внизу, Славка на плечах у руководителя, Витёк, пока ещё трезвый, но уже чуть со сбитой мушкой, резко взлетел третьим на плечи к партнёру – всё как в работе. «Драйка» стояла как вкопанная, несмотря на принятое внутрь. Наоборот – собрались, понимая, что страховочной лонжи нет. Остальные окружили колонну, стоя на пассировке – мало ли, под ногами паркетный пол, не манеж. Но мимо надёжных рук цирковых не пролетишь…

Витька схватил шарик за ленточный хвостик, потянул на себя и так же молниеносно оказался внизу.

– Плиз, мадам! – Сияющий Витька, стоя на одном колене, галантно протянул натянутую ленточку с непокорным шариком не менее сияющей девочке лет семи-восьми.

– Надо говорить «мадмуазель»! Так мама сказала. Мадам – она! Я уже знаю, её так папа зовёт. – Маша обняла сидящего на полу Витьку, чмокнула его и с великой радостью побежала носиться по лестничным маршам цирка.

– Пью за всех мадам и мадмуазель! – Витька налил себе стопку и обратился ко всем женщинам, присутствовавшим в этот час на прощальном фуршете.

– Особенно, у которых есть шарики… Которые надо спасать! – Славка с сокрытой двусмысленностью сказанного поддержал товарища по номеру.

– Не-е, без работы мы точно не останемся, даже на окончание!.. – отряхнув свои плечи от следов, оставленных Славкой, подытожил Юрка и подставил под разлив свой стакан…

Где-то в углу, в районе шведской стенки, зазвучали аккорды гитары. Туда потянулись гуляющие. На сложенной стопке блинов от штанги сидел соло-ковёрный Володька Семёнов и как-то невесело перебирал струны. Его окружили сотоварищи. Володька недавно развёлся, всё ещё заметно переживал. Рядом стояла початая бутылка коньяка. Он отпил глоток прямо из горлышка.

– Володь! Давай нашу!..

– Даю, пацаны, даю… – Он ещё раз тронул струны, прошёлся по грифу. Настроился, улетел в цирковое поднебесье, и зазвучала песня Никулина, которую