Это было крайне неприлично – так пристально разглядывать чужое тело.

– Вы бы оделись. – Стефани сняла с головы шляпку и спрятала в ней смущенное лицо. От подобного вида внутри проснулся маленький внутренний бесенок, который подначивал сыпать колкостями и в госпитале, и возле кондитерской, а теперь требовал разглядеть мужчину получше. Голос почти приказывал посмотреть на полуобнаженного мужчину еще раз. Тело лихорадочно затряслось, и девушка растерялась. Она видела голых людей на пляже возле шато. Полностью. Почему тогда так реагирует на него?

– Вы бы не врывались в чужие квартиры!

Стефани не видела лица интенданта, но по голосу понимала, что мужчина нахально ухмыляется.

– Мне надо было поговорить с Чинвенду. – Отговорка была слабой, но правдивой.

– Не думал, что мой слуга заслуживает такого внимания от вас, мадемуазель. Или он привлек вас своей… экзотической внешностью? – снова нотки ехидства в голосе.

– Что? – Стефани опустила головой убор на грудь. – Что вы…

Эдриан не позволил ей договорить. Он небрежно откинул волосы назад и продолжил рассерженным тоном:

– Я уже рассказал вам, что Чинвенду делал в палате вашего брата. Он читал молитву. И сказал, что он плохо знает луарский. Что перепутал «болезнь» с «бесом». Чего вам еще надо? – его голос звучал тихо и сурово, как скользнувшее по коже лезвие бритвы. – Почему вы пришли расспрашивать его? Зачем вам это? Разве вы не рады, что ваш брат жив?

Не ожидавшая от мужчины такой смены настроения, Стефани попятилась. Она беззвучно открывала рот, шевеля губами, как выброшенная на берег рыба. Та ее сущность, что брала верх в любой острой ситуации, вынуждала говорить колкости или даже грубить, неожиданно поникла. Невероятно глубокое и сильное чувство вины поглотило девушку с головой. Он был прав. Ей не следовало сюда приходить. И зачем только она решилась подняться в квартиру?

Эдриан продолжал выказывать свое негодование и медленно надвигался на гостью. Стефани делала маленькие шажки, боясь обернуться и посмотреть, куда идет. Сминая пальцами шляпку, она всматривалась в небесно-голубой омут его глаз, который будто покрылся ледяной коркой.

Под этим холодным взглядом Стефани превратилась в маленькую девочку, которую всегда так тщательно скрывала. Прятала от посторонних глаз за маской вспыльчивой гордячки, которая умела стрелять, фехтовать и грязно ругаться. Почему его возмущение и гнев смогли проникнуть так глубоко в ее душу, точно пронзившая тело шпага? Как так получилось, что видеть его рассерженным было больно и она чувствовала себя бесконечно виноватой в этом? Кто он такой, чтобы заставлять испытывать столь сильные эмоции?

Только один человек мог вызвать подобные ощущения. Отец умел докапываться до настоящей Стефани и заставлять ее стыдиться своих поступков. Только он умел проникать словами так глубоко в разум и сердце дочери. Но как это удалось Эдриану?

– О чем вы вообще думаете, заходя в чужую квартиру к мужчине? В чужой дом? А если вам причинят вред? А если похитят и сотворят с вами что-нибудь ужасное? – нескончаемо продолжал он. – Вы то в лесу одна разъезжаете, то по домам ходите. Ничем хорошим для вас это не закончится.

Девушка чувствовала, что сдалась под чужим натиском. Полный горечи и обиды ком встал в горле, а глаза застил страх. Тот самый страх, что впервые проявился, когда умерла мама. Страх, который усилился, когда при загадочных обстоятельствах во время ссоры с дядей умерла тетя. Она видела, как они ругались, как та скатилась по лестнице, но что послужило причиной падения, не знала – отвернулась в тот момент. Страх, который всегда воспламенялся, когда Филипп кричал на Изабель. И сейчас в лице Эдриана она увидела то, чего всегда боялась, – чужую властность, угнетение и злобу. Играть во взаимные колкости – это одно, совсем другое – испытывать, как тихий ужас вонзает в ее сердце морозные иглы.

– Почему вы злитесь на меня? – вскрикнула Стефани, не выдержав внутренних мучений. Страх будто заживо сжирал ее, и хоть крови не было и быть не могло, она все же ощущала бегущие по телу кровавые капли.

Эдриан замер на месте, будто пригвожденный.

– Я… Я… – вопрос ввел его в ступор, призывая остановиться.

– Я же ничего плохого не сделала. – Заметив, что ее слова возымели положительный эффект над мужчиной, гостья продолжила: – Я же просто пришла поговорить с Чинвенду, потому что Лорент сказал, что слышал слова, когда приходил в себя. Я стояла рядом и видела, как ваш слуга что-то шептал. Неразборчиво. А Лорент ничего не помнит.

Эдриан ощутил невыносимое для него чувство загнанности. Он повел себя неподобающим образом, а еще наврал. Точнее, его поймали на лжи, и он сам в этом виноват. Рано или поздно даже маленькая ложь всплывает наружу… или становится частью еще большей лжи. Он мог попробовать сочинить что-нибудь еще, оправдать свои слова, извратить их, убедить девушку в том, что она не так все поняла. Но не стал.

По своей природе Эдриан не был склонен ко лжи и тогда, возле кондитерской, наврал во благо своего слуги, а не потому, что хотел обмануть ее. Мужчина взглянул в изумрудные глаза. В них копились слезы, но девушка отчаянно их сдерживала. Ему стало стыдно от осознания, до чего он довел ее своими высказываниями. Вместо того чтобы отшутиться и отсыпать колкостей, он начал выговаривать ей. Почему? Потому что она пошла в обход него. Потому что представляла опасность для него и его слуги. Если Чинвенду обвинят в колдовстве, он тоже пойдет по статье. И тогда – прощай карьера.

Прощай все.

Но было в его действиях и кое-что другое. Испуг. Страх, что таким же глупым образом она поведет себя в другой ситуации и зайдет в квартиру уже к другому мужчине, который мог… Мог сделать с ней все что угодно.

– Наверное, мне лучше уйти, – слова оборвали тишину, как свист меча на эшафоте. Для Стефани они означали спасение от колючего ужаса. Сейчас она выйдет отсюда и больше никогда не вернется. Не будет искать с ним встречи, не будет разговаривать без крайней нужды.

Для Эдриана – приговор, который он вынес себе сам. У всего есть границы, и сегодня он переступил черту. У него не было никакого права так вести себя из-за того, что она пришла без спроса. Стыд сыграл на тонких струнах души и порвал одну, больно ударив по самолюбию.

Стефани ринулась мимо него, чтобы подойти к двери, но мужчина преградил ей путь.

– Нет. – Интендант не позволил ей пройти, уперев руку в стену.

Глава 16