Эви раздраженно выругалась. Неужели он всегда был таким подонком, а она — просто слепая дурочка?

— Вы этого не сделаете. Хоть вы и негодяй, но все же должны обладать некоторым инстинктом самосохранения.

Его мрачный взгляд вонзился в нее с почти осязаемой силой.

— Если вы не согласитесь на мои условия, клянусь, я объявлю правду уже за завтраком. И не отступлю. Если решите испытать меня, последствия обрушатся на наши головы.

Он говорил с таким неестественным спокойствием, что Эви вздрогнула от озноба. Похоже, Бенедикт не шутит. Черт бы его побрал, он это сделает.

Ее трясло от бессильной ярости.

— Прекрасно. Берите свой фунт плоти. Надеюсь, Господь не допустит, чтобы мы еще раз встретились.

Он не поменял позы, но выражение лица смягчилось. Похоже… ему стало легче?

Несмотря на гнев, ее терзало недоумение. Почему он не кажется таким довольным, как она ожидала. Ни намека на злорадство…

Он вздохнул и медленно, осторожно обошел кресло, как тренер, усмиряющий боязливого жеребенка. Золотистый свет падал ему на грудь, подчеркивая бугры мышц под гладкой кожей. Сердце Эви невольно забилось сильнее. И снова этот запах сандала, мужской и манящий. Она пыталась не двигаться, но ноги против воли несли ее назад. Лишь бы убежать от чар, которыми он ее опутал!

Его взгляд был мягким, а выражение лица — неожиданно нежным. Она снова ударилась о стену. Дальше отступать некуда. Стараясь уберечься от терзавших ее эмоций, она сцепила зубы и стала ждать.

Он подошел так близко, что их тела почти соприкасались. Опершись ладонями о стену, он наклонился, и она ощутила его дыхание, овеявшее ее щеку. У нее закружилась голова. В ушах ревела кровь. Эви точно знала вкус его поцелуев, и все тело ныло от желания снова отдаться его ласкам. Но она продолжала бороться с предательством собственного тела, вынуждая себя думать обо всей лжи, которую нагородил Бенедикт.

Она ожидала, что он раздавит ее губы безжалостным поцелуем, но ошиблась. Поцелуй был нежным, скорее легким прикосновением. В душе разлилось тепло… Она сжала кулаки, чтобы не обнять Бенедикта.

Он чуть отстранился и взглянул на нее. Лицо его находилось так близко, что расплывалось у нее в глазах.

— Эви, — выдохнул он, гладя ее лицо, — простите меня.

Он снова поцеловал ее в губы и щеки.

— Я не боюсь вашего отца, потому что он не может ненавидеть меня больше, чем я ненавижу себя за то, что причинил вам боль.

Он стал целовать уголки ее глаз и кончик носа.

— Я пожалел о письме почти сразу же, как его написал, — прошептал он, продолжая осыпать ее поцелуями. — Всю эту неделю я пытался держаться подальше от вас, но не смог. Как бы сильно ни пытался, просто не смог.

Он снова нашел ее губы, и на этот раз она не сумела устоять и ответила на поцелуй. И как могла не ответить? Столько дней он населял ее мысли. Хастингс, которого она когда-то любила и потеряла, был здесь, перед ней и молил о прощении.

Он застонал и с силой притянул ее к себе. Она не помнила, как ее руки оказались на его спине и стали гладить повлажневшую кожу. Ей было трудно думать, трудно делать что-то. Сейчас она могла только чувствовать. Он приоткрыл ее губы своими и стал целовать еще крепче. Кончики ее пальцев скользнули по его спине, до того места, где начиналась грубая ткань штанов.

Он провел по ее талии, по изгибу бедер. Эви застонала, когда он сжал ее попку. Жар охватил ее тело лесным пожаром.

Проживи она тысячу лет, никогда не забудет эти минуты и ту волну желания, когда сплелись их языки. Она словно стала невесомой, но гадала, что будет дальше.

Сколько бы у него ни было грехов, в этот момент он принадлежал ей.

Ему необходимо взять себя в руки. Иначе к утру репутация Эви будет лежать в руинах.

Его тело ликовало при этой мысли. Яркие картины, на которых они оба в постели, голые и сплетенные в объятиях, заставляли сердце бешено биться. Пальцы так и чесались сорвать с нее одежду, расплести волосы и уложить на покрывало.

При этой мысли он застонал и слегка сжал округл полушария ягодиц. Нет, нужно прекратить это. Не испортить ей будущее. Это все, что он может ей дать.

Она никогда не станет его Эви, как бы отчаянно он ни хотел этого.

Огромным усилием воли он оторвался от ее губ, обнял еще крепче и стал ловить губами воздух. Почему правильный поступок кажется таким неверным и глупым?

Он чуть отстранился и взглянул на нее, сжимая зубы, чтобы не поцеловать снова. Ее веки отяжелели, губы распухли и покраснели от поцелуев.

— Ты — самая прекрасная, очаровательная, неотразимая женщина на свете.

Она застенчиво улыбнулась.

— Пожалуйста, скажи, что прощаешь меня и мою глупость, совершенную много лет назад.

— Наверное, я смогу простить тебя. Если ты этого хочешь.

— После такого поцелуя? И ты еще сомневаешься в моих чувствах?

Он едва сдерживался, чтобы не подхватить ее на руки и не отнести в постель прямо здесь и сейчас.

— Н-нет, полагаю, что нет.

Он провел ладонями по ее рукам от плеча и вниз. Нет. Он не в силах вот так ее отпустить.

— Клянусь, что не только не скажу ни слова твоей семье, но и уеду завтра утром.

Она озабоченно нахмурилась:

— Так скоро?

Поддавшись искушению, он снова поцеловал ее. Боже, чего бы он ни дал за то, чтобы унести ее на кровать и сделать своей! Она может работать на конюшне сколько захочет при условии, что ночи будет проводить с ним… в качестве его жены.

Он тяжело вздохнул, прежде чем разжать руки.

Ведь он не свободен. По крайней мере потеряет свободу еще до конца недели.

— Не хочу ставить под удар твои планы еще больше, чем уже поставил. Что, если Ричард снова проговорится, только на этот раз в присутствии твоего отца?

Она грустно кивнула:

— Ты абсолютно прав. — Она взяла его за руки и сжала. — Пожалуйста, останься до охоты. Мы так и не устроили скачку, как собирались много лет назад.

Он сознавал, что должен уехать как можно скорее. До Лондона путь не близкий, а теперь, когда он принял решение, как поступить, Бенедикт хотел сделать это как можно скорее.

Он глянул ей в глаза, упиваясь улыбкой, которую она дарила ему, не Джеймсу Бенедикту. Он не мог устоять перед ней. И хотя ему почти нечего предложить Эви, самое малое, что он мог сделать, — согласиться.

— Хорошо. Я с удовольствием еще раз проедусь вместе с тобой.

— Тогда до завтра.

Она поднялась на носочки и прижалась поцелуем к его губам, перед тем как повернуться и направиться к двери.

— Да, Бенедикт, — вспомнила она, у самого порога.