Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Во время войны мои бабушка и дед друг друга потеряли, — сказал ей человек из социального обеспечения. — Оба добрались до Израиля, обоим сказали, что их супруги погибли, и оба не готовы были возвращаться в Салоники, откуда вывезли пятьдесят тысяч человек, и почти никого из них не осталось в живых. А потом в один прекрасный день, за две недели до того, как бабушка должна была выйти замуж за мужчину постарше, тоже овдовевшего в войну, дедушка увидел ее в окне автобуса, который проехал перед ним по улице Алленби.
На мгновение в комнате воцарилась тишина.
— Невероятно! — сказала наконец мать Тамар. — Потрясающая история! Но теперь я все-таки вынуждена спросить, зачем вы пришли. Вряд ли службе социального обеспечения нечего делать, кроме как посылать рассказчиков историй в гости к старухам.
— Да, конечно, — сказал он, негромко рассмеявшись. — Я рассказал эту историю просто потому, что подобные вещи случаются чаще, чем вы думаете. Пропавших находят, мужья и жены, братья и сестры снова встречаются, и, как вы увидите… вы правда еще не догадались? Конечно, это очень естественная реакция, не будем с этим торопиться.
— С чем торопиться? — поинтересовалась ее мать. К этому моменту, говорит она Тамар, она уже успела начать злиться. — Я не представляю, о чем вы говорите, объясните, наконец, зачем вы пришли!
Тут Рон Азрак встал, расправил складки на своих брюках хаки, подошел к ней и с ласковой улыбкой положил руку ей на плечо.
— Понимаете, — сказал он, показав на морщинистого старика у окна, — мы наконец его нашли.
— Кого? — спросила мать, отодвинув плечо и ощупывая голову в поисках очков для чтения.
— Вы, наверное, уже перестали надеяться.
— Надеяться? На что? — воскликнула она, не пытаясь спрятать растущее раздражение.
— Ваш муж, — прошептал он, и ресницы его слегка затрепетали, словно пытаясь защититься от насилия.
— Мой муж? — почти заорала она. — Что насчет моего мужа?
На это человек из социального обеспечения, который, наверное, привык к раздражению, вызываемому методами работы его агентства, ответил:
— Вот он.
Когда мать произносит эту фразу, у Тамар невольно вырывается смех. Мать говорит Тамар, что она тоже рассмеялась — так громко рассмеялась, что это, наверное, звучало как крик, потому что муж — не тот, который сидел у окна, и не тот, что умер пять лет назад, — ворвался в комнату, держа на руках младенца с красным наморщенным личиком.
— Что тут происходит? — закричал он, переводя взгляд с кудрявого турка на старика, а потом на мать. Мать попыталась объяснить, но каждый раз, когда она открывала рот и пробовала что-то сказать, ее опять накрывал приступ смеха. Младенец вскинул в воздух кулачок и завизжал. Сосед сверху начал его подбрасывать, а когда это не помогло, принялся покачиваться из стороны в сторону, все еще пытаясь выяснить, нужна ли его помощь.
— Все в порядке, — наконец сумела выговорить ее мать, утирая глаза мятым платочком, который нашла в кармане. — У нас тут просто недоразумение. Этот человек меня с кем-то спутал.
Услышав это, человек из социального обеспечения не стал возражать, просто в очередной раз выдал спокойную и любезную профессиональную улыбку.
— Уверяю вас, мы ни с кем вас не спутали.
— Да нет, спутали, мистер Азрак, — сказала ее мать.
— Рон, — упорно поправил ее он.
— Уж извините, что потратили на меня время, — сказала ее мать, — но мой муж не пропал. Я точно знаю, где он: похоронен на кладбище Яркон рядом со своей матерью.
Муж сверху озадаченно перевел взгляд с ее матери на человека из социального обеспечения, а тот вытер руки о брюки, расстегнул медные застежки своего портфеля и вынул толстую папку. Все это время старик продолжал молча сидеть в шляпе, потирая указательный и большой пальцы друг о друга, как в международном жесте, обозначающем деньги. Ее мать отметила, что за то короткое время, что он пробыл в квартире, он будто самую капельку уменьшился.
Тут в кухне отчаянно засвистел чайник. Человек из социального обеспечения выжидающе посмотрел на мужа сверху, тот вопросительно приподнял брови, будто спрашивая «Кто, я?», потом стал торопливо искать, куда положить кричащего младенца. В этот момент старик у окна развел руки, жестом показывая, как принимает младенца, а муж сверху так удивился этому, да и всему творившемуся вокруг, что отдал ребенка старику и бросился выключать чайник. Как только старик принялся покачивать младенца на колене, тот затих, изумленно распахнув глаза. Губы у старика зашевелились, и через мгновение, когда вдруг затих и чайник, в квартире слышались только первые звуки, которые издал Муж — тихая бессловесная песенка: «Лай-ла-лай, лай-ла-лай-ла ла-ла-ла-лай».
Дальше мать рассказать не успевает, потому что тут в дверь звонят уже Тамар, она просит мать подождать, снимает трубку домофона, чтобы узнать, кто это, и нажимает на кнопку, которая позволяет пациенту войти в вестибюль. Пока она это делает, держа одновременно гарнитуру мобильного и древнюю телефонную трубку, подключенную к домофону в офисе, Тамар совершенно точно слышит, как ее мать очень тихо говорит: «Курица будет готова через двадцать минут».
— Что? — переспрашивает Тамар.
— Ничего, — отвечает мать.
Тамар говорит матери, что перезвонит позже.
2
Но в следующий раз с матерью Тамар разговаривает только назавтра, потому что, когда она звонит ей из поезда на обратном пути в Ривердейл, мать не снимает трубку. Это удивительно: мать всегда снимает трубку. В Тель-Авиве уже полночь, но мать никогда не ложится раньше полуночи — благодаря этому разница в часовых поясах гораздо меньше мешает им общаться, чем можно было бы ожидать. За девятнадцать лет, что Тамар живет в Нью-Йорке, она привыкла к этим вечерним разговорам три или четыре раза в неделю — разговорам, в которых мать уделяет ей как минимум восемьдесят пять процентов своего внимания, а остаток достается телевизору, который рассказывает матери про всяческие чудесные и ужасные вещи. Иногда мать прерывает разговор
