она получила, – это признание сквозь зубы, что она наконец-то взялась за ум и хотя бы попробовала нагнать упущенное.

Миссис Мюррей сказала, что в Священном Писании есть фраза «кого любит Господь, того наказывает», и они в конце концов нашли эти слова, и тогда Эшлинг заявила, что Господь наверняка просто без ума от нее, потому что наказывает ее с утра до ночи – уродливыми волосами, прямыми ресницами и чертовыми монахинями! Миссис Мюррей и Джон, брат Джоанни, изучавший богословие, долго смеялись, и Эшлинг повторила реплику дома в надежде развеселить маманю. Маманя ответила, что это богохульство и что Эшлинг все больше скатывается к игре на публику.

Эшлинг нравилось болтать с Джоном Мюрреем, когда он временами приезжал домой из семинарии на уик-энды. Он рассказывал им некоторые вещи про обучение, которые следовало держать в секрете. Джоанни и Эшлинг с круглыми глазами слушали про уроки по этикету, как будущих священников учили вести себя за столом, пользоваться ножом и не запихивать еду в рот руками. Эшлинг решила поделиться его рассказами дома, но, как обычно, вызвала не хохот, а недовольство.

– Этот мальчишка Мюррей и так уже олух царя небесного, раз решил податься в священники, вместо того чтобы получить свою долю огромного семейного дела, а если еще и болтает про то, какие они там все дурачки, то и вовсе болван, – сказал папаня.

Маманя, разумеется, разозлилась на столь неуважительное отношение папани к церкви, но еще больше взъелась на Джона Мюррея:

– Семинария для него теперь второй дом, нельзя разбалтывать семейные секреты всем подряд! Это предательство!

Эшлинг припомнила собственные небольшие предательства. Однажды она заставила Мюрреев кататься по полу, изобразив папаню, который приходит домой из лавки и ведет себя словно султан, приказывая принести воду для умывания, чистое полотенце, тапочки и лучший стул – без единого слова. Слов не требовалось, ведь все члены семьи отлично знали его нетерпеливые жесты. Любой, кто оказался под рукой, Пегги, Ниам или сама Эшлинг, со всех ног бросался его ублажать. С маманей он таких пантомим не разыгрывал, а Эшлинг удалось очень точно его скопировать. Она покраснела, подумав, как рассердилась бы вся семья, если бы узнала, что она изобразила пародию на ежевечерний ритуал. Однако провести бо́льшую часть лета в доме Мюрреев не казалось ей изменой. Там было так солнечно, а большой сад спускался к самой реке. Если хочешь посидеть на солнышке, то можно взять шезлонг, а не класть на ступеньки сложенный коврик или кухонную подушку, как дома. Оставшиеся после еды пирожные и печенье всегда убирали обратно в коробки, а дома все лежащее на столе тут же сметалось до последней крошки.

* * *

Роман Джоанни с Дэвидом Греем достиг пика с началом учебного года. Дэвид бездельничал до самого октября и упрашивал Джоанни пропустить школу, чтобы съездить куда-нибудь на денек. Предложение звучало крайне соблазнительно, но Джоанни, почти готовая сдаться, понимала всю опасность такой затеи, хотя Эшлинг согласилась прикрыть подругу.

– Я могу сказать сестре Катерине, что тебе стало плохо по дороге в школу и мне пришлось отвести тебя обратно домой.

– Она ни одному твоему слову не поверит! – честно заявила неблагодарная Джоанни.

– Проблема в том, что никто из тех, кому она поверит, не согласится тебя прикрывать, – заметила Эшлинг.

В конце концов Джоанни поддалась на уговоры Дэвида. Он сказал, что возьмет корзинку для пикника и немного сидра, а еще он мог попросить машину на целый день, чтобы поехать куда-нибудь в горы или к морю, и Джоанни решила рискнуть. Она считала, что вероятность успеха повысится, если не вмешивать в дело Эшлинг, с чем та нехотя согласилась. В ней до сих пор – и совершенно несправедливо! – видели возмутителя спокойствия, из-за чего и Джоанни могла попасть под подозрение.

По невероятной счастливой случайности в тот день никого из Мюрреев не должно было быть дома. Миссис Мюррей уезжала в Дублин за покупками. Джон еще не вернется из семинарии. В гости никого не ждали. Второй брат, Тони, жил в Лимерике, где изучал торговлю вином, и не собирался приезжать, а служанка Мюрреев Норин получила выходной и уехала к семье в Уэксфорд. Это был единственный день в году, когда у Джоанни могло быть алиби.

Через двадцать минут после начала первого урока, а именно христианской доктрины, Джоанни встала и сказала, что ей нехорошо. Проведя некоторое время в раздевалке, она вернулась и заявила, что совсем плохо себя чувствует, и попросила разрешения пойти домой. Сестра Катерина оглядела класс в поисках сопровождения и ни на секунду не задержала взгляд на Эшлинг, которая вместе с другими добровольцами энергично трясла поднятой рукой.

– Мэри Брэди, ты пойдешь с Джоанни, а когда доставишь ее домой в целости и сохранности, сразу же возвращайся!

Сестра Катерина выбрала самую примерную, надежную и честную девочку в школе, которая, как все прекрасно знали, собиралась стать монахиней на следующий же день после получения аттестата. Эшлинг тоскливо посмотрела в окно, наблюдая, как Джоанни Мюррей отправляется на поиски приключений. Где уж тут сосредоточиться на Деяниях апостолов…

Когда Мэри Брэди вернулась, скромно опустив глаза, сестра Катерина поинтересовалась, все ли в порядке.

Невинная сообщница объяснила, что Джоанни увидела маму в окне и помахала ей, затем вошла в дом, так что все хорошо. Сестра Катерина поблагодарила ее за помощь, Мэри улыбнулась, а Эшлинг О’Коннор с завистью вздохнула.

* * *

Подробности событий того дня навсегда остались покрыты завесой тайны: почему от затеи с пикником сразу же отказались, каким на вкус был сидр и почему его решили пить в спальне миссис Мюррей. И совершенно непонятно, почему Тони, который жил в Лимерике у двоюродных родственников, внезапно вернулся домой и на что так сильно рассердился. Во всей этой путанице Эшлинг так и не удалось разобраться.

Тони запретил Дэвиду Грею и близко подходить к дому Мюрреев, угрожая немыслимыми последствиями, которые обрушатся на его голову, если его семья узнает о том, что произошло. Джоанни не один час умоляла Тони и пыталась убедить, что рассказывать все маме смысла нет. Как она потом говорила, это были худшие часы в ее жизни. Мама пришла бы в ярость и больше никогда не уехала бы в Дублин на целый день, если бы услышала сбивчивый отчет о случившемся.

– В маминой спальне! – повторял Тони. – Не где-нибудь, а в маминой спальне!!!

До Эшлинг донеслись лишь обрывки разговора. Как и договаривались, она пришла к Мюрреям в семь вечера. К тому времени пикник уже должен