– Я всю неделю вам объясняю, и ты киваешь. Почему сразу не сказала, что ничего не поняла?..

Затем следовало быстрое и часто нетерпеливое, но все же добродушное объяснение. Не часто бывает, чтобы шестнадцатилетняя девушка, с падающей на глаза челкой, скромно оставалась после уроков и признавала, что хочет, но не может понять сложные темы. Для учителей ученики обычно делятся на две категории: одни понимают и могут справиться с задачей, и с ними душа учителя радуется, а другие не способны и не желают понять, а потому просто бездарно тратят школьные годы. Элизабет не вписывалась ни в одну из двух категорий.

Преподаватель рисования мистер Брейс с удовольствием уделял ей время. В ирландской школе ее ничему не научили, говорил он коллегам в учительской. По ее словам, на уроках рисования им только показывали изображения Девы Марии и иллюстрации к сценам из тайн розария[21].

Остальные учителя рассеянно покачали головой. В ирландских монастырях и впрямь много странного происходит, но, зная пристрастие мистера Брейса к пиву за ланчем, на его слова полагаться не стоило. За его спиной девочки в школе прозвали его Брейс Пивной Живот и жаловались друг дружке, что от него попахивает, но Элизабет прониклась к нему симпатией. Он умел доступно объяснить понятным для нее языком. А еще все чаще задавал вопросы про монастырскую школу. Его первая жена была католичкой, но никогда не упоминала про тайны розария. Элизабет же никогда не задумывалась над перспективой в рисунке, пока мистер Брейс не объяснил ей, и потом краснела от счастья, когда он показал всем ее натюрморт как лучший в классе. Ей даже нравились его уроки по истории искусства, которые никто из остальных учениц не слушал. Когда он демонстрировал репродукции старых мастеров, Элизабет с интересом рассматривала картины, а не живот мистера Брейса или его пальцы с грязными ногтями, частично перекрывавшие изображение. Она пыталась вообразить себе мир замков и дворцов и людей со странными лицами, на которых ничего не отражалось, потому что они были принцами.

Элизабет заинтересовалась, почему среди знакомых ей изображений Мадонны нет ни одного, посвященного Лурдской Божьей Матери. В школе в Килгаррете они висели повсюду.

– Явление Божьей Матери в Лурде? – спросил мистер Брейс. – Когда оно произошло? Я ничего про это не знаю.

– Лет сто назад, наверное. Может, слышали, святая Бернадетта, разные чудеса и исцеления людей, – сказала Элизабет.

– Ну, Рафаэль вряд ли мог предсказать такое заранее, – ответил мистер Брейс. – Его ведь в то время уже на свете не было, верно?

Элизабет залилась краской и решила больше вопросов не задавать. Мистер Брейс, пожалев ее, дал Элизабет почитать несколько книг по истории искусства и один из своих бесценных сборников репродукций.

– Я иногда злюсь и кричу на учеников, – сказал он. – Однажды ты тоже будешь стоять перед целым классом и тогда поймешь меня.

– О нет, я не хочу быть учителем! – решительно заявила Элизабет.

– А кем же ты хочешь быть? – спросил он с любопытством.

Элизабет растерялась:

– Понятия не имею, но уверена, что разберусь, когда время придет.

На ее лице отразилось смятение. Мистер Брейс стал первым, кто задал ей подобный вопрос. Ни мама, ни папа никогда не спрашивали, кем она хочет стать. Возможно, многим людям приходилось принимать такое решение в одиночку. Она напомнила себе, что, когда случалось что-то серьезное или начинались стенания о несправедливости жизни, тетушка Эйлин всегда говорила Эшлинг, что жалеть себя – это самый верный способ расплакаться.

Радуясь возможности покинуть большие, выложенные плиткой коридоры школы, Элизабет, с книгами под мышкой, неторопливо шагала в Кларенс-Гарденс, не стремясь возвращаться в пустой дом, и думала, что тетушка Эйлин гордилась бы ею.

Элизабет часто выбирала более долгий путь мимо библиотеки. Время от времени там устраивали небольшие выставки, где можно побродить между столами, разглядывая модели зданий или древнегреческих реконструкций. Мистер Кларк, библиотекарь, был альбиносом и очень плохо видел. К Элизабет он относился приветливо и сказал ей, что на самом деле видит гораздо лучше, чем кажется, просто слишком много щурится. Должность библиотекаря он получил во время войны и так успешно справлялся с обязанностями, что теперь никто не мог забрать у него библиотеку. Он находил для Элизабет книги по искусству и даже достал для нее буклет и бланк заявления на поступление из местного колледжа искусств.

– Разве я смогу изучать искусство? – усомнилась Элизабет. – Я ведь ничего про него не знаю!

– Так ведь поэтому люди и учатся! – объяснил мистер Кларк, воодушевленно покачивая белоснежной головой. – Именно потому, что не знают.

По дороге из библиотеки Элизабет часто останавливалась и рассматривала витрину лавки старьевщика или, скорее, антикварного магазина Ворски, где выставлялись всякие прелестные вещицы. Она рассказывала мистеру Кларку про забавные ширмочки, пытаясь угадать, из чего они сделаны. Мистер Кларк посоветовал ей зайти и спросить у владельца, который наверняка будет рад поговорить с ней.

– Разве мне можно войти? У меня ведь нет денег на покупки… – колебалась Элизабет.

– А почему нельзя? Поболтать о прелестных вещицах людям нравится даже больше, чем их продавать.

И мистер Кларк оказался прав. Мистер Ворски показал ей, как устроены ширмы, объяснил, как их покрывали лаком, и рассказал еще столько всякого интересного, о чем никогда не говорили в школе. Элизабет набрала книг в библиотеке и поделилась полученными знаниями с мистером Брейсом после уроков рисования.

Элизабет частенько жалела, что рядом нет Эшлинг. Вот уж она бы посмеялась над ее троими друзьями! Мистер Брейс Пивной Живот, альбинос из библиотеки и старик Ворски из антикварного магазина, беженец из Польши. Но все равно здорово иметь троих друзей. А еще возможность ходить в кино. Мало кто из девочек мог позволить себе по крайней мере раз в неделю ходить на сеанс в четыре тридцать и сидеть на галерке сама по себе. Она посмотрела «Унесенные ветром» минимум четыре раза и хорошо понимала, почему Эшли полюбил Мелани, а не Скарлетт. Когда она написала про это Эшлинг, то, как и думала Элизабет, та не согласилась, заявив, что Мелани просто старомодная плакса и все испортила своей моральной безупречностью.

Пока другие бурно радовались своему шестнадцатилетию и праздновали начало взрослой жизни, Элизабет держалась в стороне. Она столько лет потратила на упорную учебу в одиночестве, и в тот день, когда пришла новость о получении стипендии в колледже искусств, ей показалось, что утомительный процесс взросления наконец завершился. Отец надеялся, что после колледжа она найдет стабильную работу. Мама написала, что нынче многие знатные молодые люди изучают искусство и, возможно,