«Как прост рецепт… Коктейль из нового аромата и платьяприправить томлением весны, добавить чуточку уверенности, насыпать горсткуодобрения… К месту рассказанная история, будоражащая воображение двадцатилетнейдевочки, – и вуаля, мадам и месье, можно дегустировать!

Он опешил, конечно же… Первый раз за многие годы я увиделаРому растерянным, не знающим, что сказать и сделать. Разумеется, в конце концовон взял себя в руки, рассыпался перед ней в комплиментах, но, нужно отдать емудолжное, быстро понял, что это все не то, что с ней это неуместно. И тогдасменил тактику. Водил ее по мастерской, делая вид, что разговаривает с намиобеими, показывал картины, а она, маленькая дурочка, смотрела на него такимиглазами, что моему маленькому petit diable, сидящему за левым плечом,оставалось только довольно потирать лапки.

Мне все удалось. Внезапная блажь с визитом к ортопедувыглядела вполне естественной, и, кажется, даже Мансуров ни о чем не догадался.Как и Кристина, вошедшая четверть часа спустя после моего возвращения якобы отврача и обнаружившая прелестную троицу, такую живописную, совсем в стилеполотен ее мужа: старую развалину, брюнета с лицом героя и маленькую девочку вголубом, тоненькую, просвечивающую, словно эльф.

Я поняла по ее лицу, что она не узнала замарашку, ревущуювозле кафе, – не узнала даже тогда, когда я напомнила ей о пари. Какнедоверчиво она рассматривала ее, удивленно расширяя глаза, и как великодушнопризнала мою полную победу! Если бы она знала, к чему я иду, то вряд лисохранила бы свое великодушие.

Вот только одно тревожит меня… Грусть, которую я ощущаю,глядя на эту девочку, не входила в мои планы. Моя нежданная находка –пластичная масса, из которой мне вполне по силам слепить то, что требуется. Вмеру податлива, управляема и предсказуема. Никакого внутреннего стержня. Или яошибаюсь?

Как она обрадовалась, когда я похвалила ее, чтобы онадержалась при нем раскованнее. Как засияла, преобразилась, расцвеланедоверчивой благодарностью. А затем отыграла свою роль как по нотам – ненапрасно же я готовила ее в течение последних месяцев! „Умница Марта“, –так говорил мне последний муж, и он был совершенно прав.

Сегодня я сделала большой шаг, почти гигантский. Дальшепридется ступать осторожно, семеня, как балерина, чтобы не испортить то, чтотак удачно складывается по моей воле».

«Невероятно!»

Юлька закружилась по комнате, подняв руки вверх, воображаясебя танцовщицей. Но тут старый шкаф, неодобрительно наблюдавший за ней,исподтишка выставил угол, и она, конечно же, врезалась в него.

– Ой-ей-ей!

Задрав подол, Юлька, морщась, рассмотрела место удара.Синяка пока не было, но она чувствовала, что быть ему синим, с лиловой каймой,в тон ее платью, которое с этого вечера она решила считать счастливым. Подумаво прошедшем вечере, она тут же выкинула из головы синяк и перестала сердитьсяна шкаф.

Потому что именно в нем, в этом счастливом платье, онавстретила Его! Юлька поднесла к лицу запястье, втянула в себя слабый аромат,витавший над кожей. Теперь этот запах будет связан с их встречей, разговорами,его улыбкой… «Попрошу старуху, чтобы она разрешила мне взять духи еще раз. Нет,не разрешит! Возьму без спроса».

Они провели у Мансурова в мастерской почти три часа! Точнее,она провела, потому что вскоре после их прихода Конецкая спохватилась, чтозабыла зайти к какому-то удивительному специалисту, делавшему обувь ей на закази жившему по соседству. Заохала совершенно по-старчески, и на миг Юльке дажестало жаль ее, особенно когда она бросила взгляд на старухины ноги, костлявые,в замшевых ботинках.

Она уже решила, что сейчас им придется уйти, и от этого всюее жалость смыло в одну секунду, но тут как-то само собой сложилось, что МартаРудольфовна пойдет одна и вернется буквально через двадцать минут. «Нет-нет, ненужно меня провожать!» Они с художником настаивали, но старуха обиделась –кажется, заподозрила, что к ней относятся покровительственно. И в итогеуковыляла, а они с Романом остались вдвоем.

Господи, как он на нее смотрел! Она, конечно, запомнила еголицо по тем фотографиям, что показывала ей Конецкая, но в жизни он оказался ещелучше. В густых волосах у него заплелась седина, в уголках глаз былимелкие-мелкие морщинки, делавшие его мужественное лицо добрее. Художник!Талантливый художник, которого знает вся Москва! Ну хорошо, пусть не вся, атолько образованная Москва, просвещенная Москва, к которой сама Юлькаблагоразумно себя не относила.

Она не запомнила, о чем они говорили так долго – почти весьвечер. В памяти осталось чувство полета и нереальности происходящего, пока онибыли вдвоем, которое не нарушилось даже с приходом Марты Рудольфовны. Затореальность громко заявила о себе, когда в мастерскую поднялась миниатюрнаяженщина с голубыми глазами, тонкими руками и такими крошечными пальчиками,словно ее недавно превратили из мышки в женщину, и превращение завершилось недо конца.

– Кристина, моя жена, – познакомил их Мансуров, итут Юлька поняла, что все происходящее с ней – взаправду.

Только в грубом реальном мире у невозможно прекрасныххудожников могли существовать маленькие жены с невинным и в то же времявнимательным взглядом. С одной стороны, это не могло не огорчать. С другой,свидетельствовало о том, что у ее так внезапно начавшейся сказки может бытьпродолжение! Жена была старая, наверное, лет тридцати пяти, а может, даже исорока – Юлька знала, что к такому возрасту люди уже не умеют любить и от ихсемейной жизни остается только добротная привычка. Когда Марта Рудольфовнаувела Кристину «посекретничать», Роман даже не возражал, и он не посмотрелвслед жене «долгим взглядом», как пишут в женских романах, – а этоозначало, что он к ней равнодушен. Вместо этого он посмотрел на нее, Юльку! Исделал ей такое предложение, от которого она потеряла дар речи…

– Что?! – ахнула Кристина. – Портрет?!

Роман нахмурился, отвел взгляд, пытаясь скрыть смущение.Собственно, ничего такого, из-за чего стоило бы ахать, в его словах незаключалось. Он всего лишь упомянул мимоходом, что собирается написать Юлинпортрет – он уже мысленно видел его и чувствовал знакомое лихорадочноенетерпение перед работой, которое последние годы совсем не приходило к нему.

– И с каким же букетом ты собираешься ее писать?

Он удивленно вскинул брови и посмотрел на жену так, чтобыона поняла – вопрос крайне неуместен. Хотя в действительности уже знал, что уЮли в руках будут ландыши – тонкий, хрупкий цветок, воплощение поэтичности.Нежный, как она сама.

– Пока не решил.

Кристина быстро заморгала и отвернулась. Роман огорченнопосмотрел на нее, хотел сказать что-то утешающее, но взгляд споткнулся накосточках бюстгальтера, пропечатавшихся под тонким платьем, и Мансуровпромолчал. Его оскорбляли подобные бросающиеся в глаза свидетельствапринадлежности жены к полчищу глупых женщин, пользующихся лифчиками.