Вдобавок Ковригину не давал покоя один вопрос. Если, сказалон себе, предположить, что Ленка и впрямь ухитрилась описать чье-топреступление – уже совершенное или только планируемое – и этот кто-то, узнавсебя, стал угрожать ей, то почему она не рассказала об этом ему, Василию?Положим, после их разрыва она не захотела ничем с ним делиться, но были идругие люди, к которым она могла бы обратиться за помощью, а Лена этого несделала. Но самое странное заключалось в другом. «Зачем возможному преступникунужно было запрещать ей писать книги?! Это же полная нелепость! Достаточноисключить один сюжет – скажем, продолжение линии Натальи Вербиной, кочующей потрем книгам, – и все».

– Е-рун-да! – вслух сказал Вася, потирая ладоньюлоб, вспотевший от жаркой настольной лампы. – Такого не бывает. Не тамищете, дети мои, – обратился он к сонму поклонников, поддерживавших именноэту версию молчания Дубровиной. – И я вслед за вами.

И все-таки какое-то рациональное зерно в этой идее было,подумалось ему. Если зайти с другой стороны…

Он перевернул тетрадный лист и начал работу снова. ТеперьКовригин выписывал только значимых персонажей, по воле автора погибшихнасильственной смертью. Пройдя, будто с бреднем, первые две книги, Вася глянулна небольшой список и рассмеялся.

– Исследователь современного русского женскогоромана, – глумливо сказал он себе, подливая в стакан текилы. –Журналист, мать твою. Расследование затеял.

Ленкино лицо встало перед его глазами – то выражениеоблегчения, которое появилось на нем, когда она решилась все ему рассказать вих последнюю встречу. Ковригин обругал себя за то, что не настоял тогда насвоем, позволил ей уйти с матерью… Второй раз она не поддастся на его уговоры.Что-то было плотно заперто в ее душе – от всех, в том числе и от него.

– Ленка, дружок, чего же ты боишься?

Страх. Произнеся это слово вслух, Василий тут же понял, чтоон прав. Она боялась – кого-то или чего-то.

«Значит, все-таки угрозы…»

Но почему она молчала, если ей угрожали?

Он сердито отодвинул книгу, и та углом задела бутылку текилы,стоявшую на краю стола. Бутылка упала на пол, булькающая жидкость вылилась изнее на ковер, от которого сразу резко запахло. «Высушу его, – ироническиподумал Ковригин, глядя на геометрический узор ковра, – и когда денег навыпивку не останется, буду лизать, как кот пузырек из-под валерьянки».

Разлившаяся текила вернула его мысли к герою одной из книг –тренеру, завязавшему алкоголику, прототип которого был ему знаком. В «Небесномколодце» Николай Евсеевич носил имя Иван Трофимович и занимался не фигурнымкатанием, а конным спортом, но столь мелкие детали не играли роли. Ковригинпознакомился с ним случайно, когда они с Леной встретили его, гуляя нанабережной. После она рассказала, что он старый знакомый их семьи.

– Алкоголик? – недоверчиво переспросил тогдаВася. – И с детьми работает?

– Бывший алкоголик, – поправила она его. – Ипотом, уже не работает. Он устроился на ипподром – говорит, всегда любиллошадей. Там частные конюшни, за животными постоянно требуется присмотр. Язанималась у него в детстве, а потом мама помогала ему несколько раз, когда онбыл в особенно плохом состоянии.

Ковригин придерживался мнения, что бывших алкоголиков небывает – бывают только сдерживающиеся. До поры до времени. Но возражать Ленкене стал – по ней было видно, что она с нежностью относится к этому пожиломуусачу в кепке, радостно раскрывшему объятия, стоило ему увидеть бывшуювоспитанницу.

Подумав, Василий встал и открыл ящик с рассортированнымифотографиями. Ему не потребовалось долго искать, и вскоре он вытащил на светбожий снимок трехлетней давности – яркий летний день, размытые линии моста иперил, рябь реки и два лица на переднем плане: одно – женское, полуобернувшеесяк фотографу, второе – мужское, смущенное. «Он не хотел фотографироваться,стеснялся, и я сделал лишь один быстрый снимок. Хороший, кажется, мужичок, хотьи потрепанный жизнью».

Бегло просмотрев книгу, Ковригин удостоверился в том, чтоверно помнил ее: по сюжету Иван Трофимович, крестный отец героини, после смертиблизкого друга не выдерживает, напивается и, попытавшись сесть на коня, падаети сильно калечится.

Вася снова припомнил тот день, когда его познакомили сНиколаем Евсеичем. Вспомнил дряблую, морщинистую шею, мешком свисавшую подгорлом, потертую рубашку с пожелтевшими обшлагами, его старую машину,припаркованную возле дешевой шашлычной, и то, как радостно пожилой одинокийчеловек цеплялся за них, не давал им уйти, все рассказывая свои, интересные емуодному, новости…

– Напился и упал с лошади… – вслух выговорилКовригин.

Им овладело предчувствие, что истина где-то рядом. «Как жеего фамилия?.. Ленка называла мне ее, я точно это помню».

Ругая себя алкашом, пропившим все мозги, Вася напряженнопытался вспомнить фамилию человека, которого видел один раз в жизни. У негобыла хваткая память на имена – еще в юности он освоил простой метод,позволявший запоминать их в привязке к обладателю, и много лет пользовался имавтоматически при знакомстве с любым человеком.

Нужно вспомнить, как его зовут, этого бывшего тренера…Обязательно нужно вспомнить…

Закрыв глаза, уткнувшись лбом в руку, Ковригин постаралсявоспроизвести ощущения того дня. Фотография помогла ему – он помнил, каквскидывал камеру, как старался включить в кадр фрагменты моста, помнилнегромкий голос Лены за своим плечом.

Мост… старик… Улыбка на его лице – сначала неуверенная,затем радостная, узнающая… Некрепкое рукопожатие…

Сосредоточившись, Вася пытался поймать тот солнечный день захвостик луча, раскрутить до нужного ему момента. Всего-то ничего: собственнаяассоциация при произнесении чужого имени; губы, складывающие слово; оседающее впамяти сочетание букв. Он был близок, он почти поймал этот день и теперьпотихоньку вытягивал его из памяти, как рыбак вываживает крупную осторожнуюрыбу.

Мимоходом Ковригин подумал, что облик тренера сохранился вего памяти целиком, от стоптанных ботинок до усов. Со словами дело всегдаобстояло хуже. Мысль его переключилась на школьную учительницу русского языка илитературы, которая любила Васю и оттого, стараясь быть объективной, относиласьк нему строже, чем к остальным ребятам. Ковригину доставалось за прическу, зарасхлябанность, за то, что он вечно все забывал и терял… «Ковригин! Опять твоймешок со сменкой валяется в физкультурном зале! Что он там делает, можноузнать?»

Вася усмехнулся. Точно, мешок со сменкой! Где только он неоставлял его! Как-то раз забыл в автобусе, и пришлось вечером идти в парк –денег на другую пару у его матери не было.

«Мешков», – четко сказал внутренний голос, ивоспоминание о школе исчезло, словно закрыли дверь в комнату. Ковригин хлопнулладонью по столу. Точно! Вот откуда всплыло воспоминание о школе –подсознательная память всеми обходными путями пыталась подсказать ему нужноеслово. У старика под шеей был такой морщинистый кожистый мешок, что Вася,недолго думая, запомнил его именно по этому признаку. Мешков Николай Евсеевич.