Учего бы непременнополучилось.Он добилсябы своегорано или поздно,вопреки всемуи назло всем,но егомечты спуталонечтогораздо болеестрашное игрозное, чемтоварищ Штерн.Война,давноожидаемая, новсеравно грянувшаявнезапно, изменилавсю его размереннуюжизнь. Искусствобольше никомуне было нужно.Стране требовалисьснаряды, новыетанки, новыесамолеты иновые солдаты.Всеобщаямобилизация...Всеобщая!!!

Нет,Савва че боялсяумереть.Он, ещев юности познавшийкрасотусмерти,боялся другого...Отступиться!Остановитьсяв самом концепути, переддверью, котораявот-вот распахнется,отречься отвсего, чтобередит ум идушу!Егоместов мастерской,егоорудие —молотоки зубило, егопризнание— воскрешатьмертвый камень.А война... Войнаобойдетсябез него.

ТестьвыслушалСавву с многозначительнойусмешкой,этому солдафонубылиневедомытерзаниядуши, долг передродиной онвоспринималслишкомбуквально.Савва злилсяна себя,ненавиделШтерна,нарочно нежелавшегоизбавитьегоот унизительныхобъясненийи просьб,но продолжалговорить.

—Жалкийтрус! —Тестьс неожиданнойдляеготщедушноготеласилой рубанулкулаком постолу. Саввавздрогнул, ноне отстраха, а отомерзения. Какже гадко, когдамиром правятвот такие... ТоварищиШтерны! —Броньтебенужна? Червь!

Онедва не сорвался,едвасдержался отневыносимоострого желаниявцепитьсятестю в горло,зубами грызтьэту неуемную,ничтожнуютварь,посмевшуюобозвать егочервем. Он бы,наверное, ивпился,и грызбы, захлёбываясьпрогоркшей,застоявшейсякровьюШтерна, еслибы вэтот самыймоментв комнатуне вошлаАнна.

—Папа,что-тослучилось? —В еевзгляде былитревогаи ещечто-тостранное, ранееневедомое. —Вы сейчаспро фронт, да?

— Неволнуйся, солнышко!— ВолчийоскалШтерна сменилаотеческаяулыбка.— Тольконе волнуйся...

—Сейчасвсе говорятпро фронт, провойну. Это ведьскоро закончится,да, папа?

—Закончится.Непременнозакончится!Собственноговоря,я потому здесь...— Штернзамолчал,и вглазах егомелькнула самаянастоящаярастерянность.— Ясказать хотел...Предупредить.Аннушка, ты жепонимаешь какоесейчассложное время.Понимаешь,чтостране нуженкаждый, ктоспособендержать оружиев руках. Дляпобеды.

Ладонивзмоклиотненависти истыда. Саввавытер их о брюки,с вызовом посмотрелнаненавистногоШтерна.Стране нужныего руки?Ну чтож, онготов! Он никогдане был трусомн никому непозволит...

—Аннушка,я ухожу на фронт.— Штернсмотрел лишьна дочьСаввакак будтоперестал длянегосуществовать.

—Когда?— Аннатяжело, по-старушечьи,приселана стулвынулаиз прическисеребряныйгребень приняласьбездумнорасчесыватьим волосы. —Папа,когда? —повторилауже другим,решительнымголосом.

—Рапортуже подписан,значит, черезнесколько дней.Но ты не волнуйся,девочка, Саввелийостанется стобой. —Быстрыйвзгляд в сторонуСаввы, многозначительнаяухмылка. —Я обэтом позабочусь.А ты сделаешьвсе возможноеи невозможное!— Указательныйпалец уперсяв грудь Саввы.

Дочего ж мерзко!До чего унизительно!Он долженпресмыкатьсяперед этимничтожеством.Не ради себя,ради идеи ипредназначения.Возможно,когда-нибудьлюди его поймут...

—Савва,ты останешьсясо мной? — В голосеАнны страннаясмесь радостии разочарования,а пальцы растеряннопоглаживаютсеребряныйгребень.

Глупец!Как можнорассчитыватьна пониманиечужих людей,когда собственнаяжена —муза!— отказываетсяего понимать...

— Такбудет лучше,Аннушка! —Штерн,ненавистныйи презираемыйШтерн, вдругпришел ему напомощь. —Я немогу оставитьтебя одну, ядоверяю Савелию,он за тобойприсмотрит.Все будет хорошо,девочка. Этавойна ненадолго.

Онврал. Врал вкаждом сказанномслове. Саввачувствовалэто враньешкурой. Нетдоверия, верав любовь попрана,война не закончитсябыстро... Но самоестрашное —свет,тот самый, питающейСавву свет,померк, сделалсяглуше и беспокойнее.Как когда-тос Прасковьей...

Нет!Быть такогоне может! Аннане такая, Аннасильная исамоотверженная.Она простоустала и расстроилась.Ей нужно отдохнуть.И все у них будетхорошо. Онаотдохнет ипоймет, что онправ...

*****

Мартене спалось. Дачто там —неспалось! Онадаже не ложиласьв постель, металасьпо комнате,взвинченная,потерянная.А когда переставаламетаться изамирала ураспахнутогонастежь окна,начиналаприслушиваться.Комната Крысоловабыла тут же, навтором этаже.Она это точнознала, слышалазвук его неспешныхшагов и кокетливоецоканье Верочкиныхкаблуков.А собака Баскервилей,кажется, дажена пару секундзамерла у дверив ее спальню,царапнув паркеткогтями. Хлопнулидвери гостевойкомнаты, в коридоревоцариласькакая-тоособенная,неспокойнаятишина.

СначалаМарта ждала,чтоВерочка выйдет,поцокает ксвоей комнате,но время шло,а тишину такникто и не нарушил.Крысолов неудержался,уступилВерочкинымчарам... Нет, ейне было обидно—какоеей дело до чужихлюдей?! —номысль,чтовеликого иужасного Крысоловаможно вот такпросто заморочитьи поймать накрючок женскойпривлекательности,не давала покоя.Все, в ее глазахон больше непрофессионал.Теперь нетсмысла искатьу него помощи.Придется совсем разбиратьсясамостоятельно.Знать бы еще,с чем разбираться.

Мартевдруг захотелосьнапиться. Алкогольвсегда действовална нее успокаивающе,в особо тяжелыеминуты помогалрасслабитьсяи уснуть. Нескольколет назад,когдаспать по ночамне получалосьсовсем, Мартаедва не сталаалкоголичкой.Если бы не Ната,наверное, истала бы. Натане ругала и неотчитывала,это было не вее стиле. Натазашла в комнатуМарты раннимутром, в тотособенно тяжелыйчас, когдаспасительноедействие алкоголязаканчиваетсяи начинаетсяжесточайшеепохмелье. Неговоря ни слова,она распахнуланастежь окно,облокотиласьна подоконник,закурила.

— Ещераз увижу тебяпьяной, вышвырнуиз своей жизни.— Она так и сказала:не из дома, неиз поместья— из своей жизни.Это было почтикак смертныйприговор. Житьв тени великолепнойНаты было тяжело,но жизнь безНаты и вовсеказаласьбессмысленной.- Если тебе нужнапомощь, я договорюсьс хорошимпсихотерапевтомили даже спсихиатром,но наблюдатьза тем, как тына моих глазахпревращаешьсяв скотину, я нежелаю!

Ейне требовалисьни помощьпсихотерапевта,ни консультацияпсихиатра. Ейхватило быразговора,может, дажеодного-единственноготеплого слова,но Ната сказала:«Марта, ты дрянь,но в тебе течетмоя кровь. Явсе улажу».