Поудобнееперехвативозябшими пальцамибутылку, Мартасбила горлышкоо край ступеньки.

— Моездоровье!

Винобыло белым. Онане могла видетьв темноте, нодостаточнодолго прожилапод одной крышейс Натой, чтобыразбиратьсяв нюансах вкуса.Белое... А хотелоськрасного, каккровь, чтобысогреться.Почему красноедолжно согреватьлучше белого,Марта не знала,просто верилав магию цвета.

Ейповезло совторой бутылкой.Красное, каккровь, вино ещене успело замерзнуть.Может быть, онобыло даже теплее,чем Мартинакровь. Наверное,это хорошо.Наверное, этокак-то поможет.

Онасидела на колком,присыпанномгравием полу,пила красное,как кровь, винои думала о своейглупой и никчемнойжизни. Передсмертью полезноподумать ожизни... Мыслипутались, виноне согревало,но притуплялоболь, ледяныеиголки в подушечкахпальцев ужепочти растаяли,а смерть большене казаласьстрашной. Неизбежноене обязательнодолжно бытьстрашным...

Спасениеоказалось нев вине. Спасениеи тепло принесс собой сон.Мягкий, убаюкивающий,заботливоукутывающийв пушистыйшерстяной плед.Ее смерть будетпушистой...

—...Марта?—Голоснезнакомый,немыслимымчудом прорвавшийсяв ее пушистоезабытье. —Марта,открой глаза!

Ичужие руки —нетерпеливые,наглые в этойсвоей нетерпеливости—тормошат,бьют по щекам,не отпускаютобратно вспасительныйсон.

— Даочнись же ты,Снежнаякоролева!

Да,она Снежнаякоролева. Этомухолодному мирунужна королева...

Творец,1941 год (Терпсихора)

Штернпогиб в августе.В конце сентябряим принеслитреугольникписьма.

Аннане плакала,прижимала кгруди похоронкуи смотрела вокно. Долго-долгосмотрела. Чтоона там видела,Савва не знал.Начавшие рыжетькленовые листья?Тонкую паутинку,приклеившуюсяк раскрытойфорточке и нежелающую улетать?По-осеннемуяркое и высокоенебо?

Этото, что виделон сам. То, чтобередило душуи заставляловздыхать очем-то несбыточном,давно ушедшем.О «Ротонде»с ее залитымиоктябрьскимдождем окнами,о тонкой фигуркеза окном, о нелепойтряпичной розе.Амели... Его самаяпервая, самаяхрупкая муза...

...Розаизрядно поблеклаза эти годы, нона ладониСаввы, казалось,ожила и расправилалепестки. Игранатовыйбраслет приветственнои радостнозащелкал бусинами.

Почтитак же, как когда-тона запястьенеуемной Адели.Шелковая шальцвета берлинскойлазури напомнилавдруг о васильковыхглазах Прасковьи,ласковой прохладойкоснулась руки.

Отних исходилсвет! От этихдавно забытых,чудом не уничтоженных,годами пылящихсяна самом днедеревяннойшкатулки безделушекисходил свет,которым когда-тощедро одаривалиСавву их хозяйки.Маленькое чудо,примиряющеес несправедливостьюмироустройства,дающее надежду.

—Савва,мне нужно туда.— ГолосАнны шелестелопавшими листьями,но в этой кажущейсяслабости слышалсязвон булата.

—Куда?— Онбережно сложилв шкатулку своибогатства итолько потомобернулся.

Светпогас... Все, егобольше не было.Анна, его ещеживая жена, ноуже мертваямуза, смотрелана него покрасневшимиот невыплаканныхслез глазами.

— Мненужно на фронт.Я знаю. Савва,не отговаривайменя.

Онне стал отговаривать.Что может бытьстрашнее отслужившейсвой век музы?!Пусть уходит,так будет лучшедля всех. Носначала...

—Анна,дай мне неделю,я очень тебяпрошу.

...Гипс— покорныйматериал, сготовностьюпринимающийлюбые формы,оживающий подруками. Лучшебы мрамор, новремени нет,Анна дала емутолько неделю,и нужно спешить.Мрамор подождет.Сейчас главноеуспеть ухватитьвот этот изгибпоясницы, разворотголовы, плавностьлиний и узнаваемостьчерт. И завершающимштрихом —гребеньв высокой античнойприческе. Все,вот она и родилась— егомуза, почтинеотличимаяот настоящей,куда болееживая.

—Савваэто я? —Из-заусталости итрех ночей,проведенныхбез сна, голосАнны кажетсянезнакомым.

— Нет,Анна, это Терпсихора,моя мертваямуза.

Вглазах гипсовойТерпсихоры— любовьи готовностьслужить своемутворцу веройи правдой. Ачто в глазахАнны, ему уженеинтересно...

Онаушла на рассвете.Савва слышалее легкие шагив гостиной, новышел, лишькогда тихохлопнула дверь.На память отпогасшей музыостался тонкийзапах ее любимыхдухов да серебряныйгребень, забытыйна трюмо.

Аннапогибла зимойсорок первого.Савва узнало ее смертизадолго дотого, как почтальонпринес похоронку,по нежному,едва различимомусиянию, исходящемуот уже воплощеннойк тому временив мраморе Терпсихоры.Мертвая музастала чуть-чутьболее живой,а Савва глубокозадумался...

*****

Верочкабыла не по-женскинапориста. Вэтой ее напористостибыло даже что-топикантное,заставляющеерасслабитьсяи отдаться намилость победителю.Пусть нет любви,пусть дажевзаимной симпатиинет, но барышнячертовскипривлекательнаи так же чертовскинастойчива.А он ведь не изкремня, он нормальныймужик, со своимипотребностями.Раз уж предлагают...Главное, неувлечься, непотерятьбдительность.Ночь еще тольконачинается,емумногоепредстоитсделать, наверное,даже спать непридется.

— Ктоты? —жадныегубыпокусываютмочку уха. —Откуда тывзялся, Арсений?—Острыекоготки царапаютспину. —Откуда?..

Аона не так проста,каккажется.Маска легкомысленнойдурочки —оченьхорошее прикрытие.И ласки эти...А ласки ли?

—АрсенийГуляев. —Онперехватилтонкие запястья,отстранился,не отталкивая,но и не подпускаяближе, заглянулв совершеннотрезвые, незатуманенныестрастью глаза.—Менязовут АрсенийГуляев. А ктоты?

Дымнаядиадема, такаяже, как у Мартыи у остальныхнаследников,нервно дернулась,поплыла, утратилачеткость. Всегона мгновение,но Арсениюэтого хватило,Верочкинокукольное лицосделалосьнастоящим.Хищница. Нетакая откровенная,как Анастасия,но, возможно,гораздо болееумная и опасная.

— ЯВерочка. —Алых губ коснуласьфальшиваяулыбка, на фарфоровыхщеках заигралрумянец. —Тыже знаешь.

—Знаю.—Арсенийвстал с кровати,потянул вслёдзасобой Верочку.Тонкая бретелькасоскользнулас плеча, почтиполностьюобнажая грудь.Наваждение,даже если онои было, прошло.В этом доменельзя доверятьникому, дажетому,ктотебе симпатичен.Особенно тому,кто симпатичен.Ната одной лишьскупой строчкойрассеяла всеиллюзии. Никомунельзя доверять...