Кроме того, не следовало тянуть время. Кто знает, когда снова появится Каньский! Ладно, в самом деле, пусть Фрази бежит за ножом. Можно не сомневаться, что, когда она доберется до дому, лихость ее оставит. Там, даст бог, и родители дочку приметят да больше со двора не выпустят…

Можно не сомневаться, что Фрази не вернется, как бы ни храбрилась.

– Иди, милая, храни тебя Бог, – сказал Державин по-русски и отвернулся, чтобы не видеть, как девочка забирается в окошко, чтобы оставить его одного.

Чувство заброшенности, которое охватило, нет, пронзило его, было почти невыносимым.

«Трус! – мысленно сказал он себе как мог презрительно. – Тряпка! Ишь, разнежился!»

Разнежился, да… Державин сам удивился. Эта девчонка была солнечным лучиком, который заглянул в его мрачную тюрьму да и исчез. Самое обидное, что он сам сделал так, чтобы этот лучик исчез.

Против воли Державин считал секунды и минуты, прикидывая, сколько времени понадобится Фрази, чтобы добежать до дома (она говорила, дом расположен почти напротив особняка, тоже в тупике Старого Колодца… какое смешное название!.. отыскать нож и вернуться.

Поймав себя на таких мыслях, на такой опасной надежде, Державин устыдился и попытался обдумать, не сможет ли он сам освободиться от веревок. И невольно улыбнулся. Это просто удивительно, как ободрили его несколько глотков воды, а главное – встреча с Фрази! Не иначе сам Бог послал Державину эту девочку, которую он случайно спас, а потом она явилась к нему на помощь и спасла его не только от мучений жажды, но и от бессильной покорности судьбе.

Что-то знакомое ощутил Державин в этой связности события: он спас девочку, она спасла его… И в памяти вдруг возникло бледное лицо, и черный венчик, перехвативший лоб, и печальный взор, и голос, звучащий словно бы издалека: «Ты спасешь мою дочь, а она тебя спасет. Так меж вами и поведется… Я-то помочь никому не смогу. Ни дочке, ни Устиньке моей любимой».

Дмитрий Видов! Это слова Дмитрия Видова! Неужели?..

Фрази упомянула, что ее мать зовут Жюстина, по-русски Устинья. А еще она говорила, что ее отец француз. Значит, она не знает, что ее отец на самом деле русский… Стало быть, права была бабушка Евфросиния, которая уверяла, что в ней три четверти русской крови!

Дмитрий Видов предсказал, что Державин спасет его дочь, потом она спасет Державина. Это и произошло, теперь они сочлись. Однако Видов добавил: «Так меж вами и поведется». Значит, снова настал черед Державина спасать эту девочку.

Как он может это сделать? Да как иначе, если не попытаться освободиться от веревок самому, то есть не позволить Фрази подвергнуться опасности?!

Видимо, кулаки Каньского изрядно помяли ему не только ребра, но и частично отшибли мозги, иначе это уже давно пришло бы ему в голову! Ладно, предположим, надо было сначала прийти в себя и собраться с мыслями. Пришел, собрался. Теперь пора действовать!

Державин резво пошевелил руками и ногами, чтобы восстановить ток крови в теле, потом попытался встать. Кое-как удалось – не сразу, но все же удалось! Правда, передвигаться по погребу пришлось пригнувшись (нависший потолок мешал) и маленькими, неуклюжими, семенящими шажочками (ноги были крепко связаны). Ладно… это можно вытерпеть.

Нужно было найти что-то острое, чтобы разорвать или перепилить веревки. Глаза постепенно привыкли к темноте, которая заволакивала углы, и Державин даже головой покачал от изумления, когда разглядел железные крюки, вбитые под самым потолком, и пыльные бутылки, сложенные в проеме стены. В лучшие времена на этих крючках висели окорока и головки сыру, а в бутылки было налито вино…

Мысли о еде Державин постарался прогнать и решил проверить двери. Дверей было две: через одну приходили палачи – она вела, очевидно, внутрь дома и была заперта с противоположной стороны на ключ или на засов, потому что, сколько ни дергал ее Державин, она не шевельнулась. Вторая, судя по тому, что из-под нее изрядно дуло и просачивались тонкие лучики света, выходила наружу. Вот он, путь к спасению! Однако дверь была заложена на засов изнутри. Засовом служила мощная железная скоба. Если бы эту скобу удалось поднять, дверь удалось бы открыть… если, конечно, она не заперта и снаружи.

Как-то многовато «если»…

Ладно, об этом потом. Прежде всего – освободить руки.

Державин кое-как добрался до стены и начал осматривать крюки и бутылки. Эх-эх, если бы руки были связаны спереди, он бы освободился быстро. Или если бы ухитриться извернуться так, чтобы зацепить руками за крюк – может быть, удалось бы перепилить веревку. Опять чересчур много «если». Державин все же попытался извернуться – едва не вынув суставы из плеч – и понял, что испытывает человек, подвешенный на дыбу. Зацепиться-то за крюк веревкой можно, но пошевелить руками, не причиняя себе жуткой, обездвиживающей боли, – нет.

Сообразил, что лучше разбить бутылку и воспользоваться осколком.

Сначала Державин добился только того, что развалил пирамиду бутылок. После некоторых мучительных и бессмысленных усилий все же удалось захватить пальцами горлышко одной бутылки и ударить ею по стене.

Звон бьющегося стекла показался оглушительным. Сердце подскочило к горлу: наверное, этот грохот разнесся по всему Парижу!

Надо скорей шевелиться, как можно скорей. Надо успеть перепилить веревки прежде, чем придет Фрази.

«Господи, хоть бы она не пришла!» – взмолился Державин от всего сердца.

Но через минуту со злостью в очередной раз убедился, что Господь не настолько всеслышащий и всевидящий, как хотелось бы думать.

– Дер-жа-вин! – раздался испуганный голосок. – Где ты?

Пришла! Вот же противная девчонка… да благословит ее Бог!

– Дер-жа-вин, скорей! – всхлипывая позвала Фрази, до половины просунувшись в окошко. – Я принесла нож! Только у меня юбка зацепилась за какой-то сучок! Я не могу к тебе пролезть, а они едут! Я видела их фиакр! Он поворачивал с улицы Турнель! Они сейчас будут здесь!

– Беги отсюда! – взревел Державин. – Беги, чтобы они тебя не заметили!

– Меня не видно со стороны двора! – пропыхтела Фрази. – И с улицы не видно. За меня не беспокойся. Ах, никак не могу отцепить юбку! Погоди, я сейчас ее обрежу!

Державина била дрожь от страха за эту маленькую дурочку, да и за себя, что скрывать, но, кажется, еще никогда в жизни ему не было так смешно, как в эту минуту!

– Оставь юбку в покое! – рявкнул он, едва удерживаясь, чтобы в голос не захохотать. – Просунь нож в окно и держи его двумя руками покрепче. И сама тоже держись.

«Чем же она будет держаться, если руки ножом заняты?!» – спросил Державин сам себя, но ответа на этот вопрос искать не стал, а приложил все силы для того, чтобы добраться до Фрази – прыжочками, падая, перекатываясь по полу, да как угодно! – только как можно быстрее. В последнем неосторожном рывке он едва не напоролся грудью на выставленное острие ножа, однако сумел удержаться в последний момент, повернулся к окошку спиной и, согнувшись, поднял руки как можно выше.