Этот способ шулерства имел смысл только для младших карт, от шестерки до девятки. В нужном месте участок карты покрывался липким составом и порошком черного или красного цвета, так что создавалось впечатление, будто здесь нарисован знак масти. Таким образом значение карты увеличивалось. Если же нужно было изменить его на изначальное, достаточно было незаметно провести по карте пальцем, чтобы порошок осыпался и лишний знак исчез. Очень может быть, что именно такие карты некогда носила в карманах своей юбки знаменитая Лавиния Араго, и не исключено, что их же собиралась носить в своих карманах графиня Заславская.

Однако если даже прекрасная Стефания промышляла шулерством, сейчас она этим точно не занималась: ее в притоне просто не было, хотя в одном Лукавый Взор ошибся: кое-где женские фигуры мелькали, но это были дамы особого пошиба, самого низкого разбора – очевидно, подружки столь же низкопробных шулеров.

Араго подсел к любителям пудреных карт, сделал ставку, мигом остался в проигрыше и начал бродить между столами с удрученным видом, мимоходом прислушиваясь к разговорам. Впрочем, пока ничего любопытного он не слышал: разговоры эти шли в основном о картах, о ходах, о выигранных или проигранных деньгах, а иногда звучали совершенно бессмысленные для несведущего человека реплики.

Араго с трудом подавил смех. Такие реплики отнюдь не были бессмысленными! Они всегда начинались с той буквы, с какой начиналась масть, какая была надобна шулеру, играющему вместе со своими сообщниками и решившему обчистить какого-нибудь новичка вроде того, какого изображал из себя Араго. Слова «Ты, брат, больно долго думаешь!» – означали, что надо идти с треф, «Что задумался?» – с червей, «Будешь ли играть?» – с бубен, ну а «Пока ты голову ломаешь, солнце взойдет!» – понятное дело, требовали хода с пик.

Но около стола, где играли в винт, Араго наконец-то повезло: там звучала польская речь! К этому времени шулера уже привыкли к его невзрачной фигуре подавленного проигрышем неудачника; к тому же самолюбию мастеров наверняка льстило то ошалелое любопытство, с каким пялился на них этот глуповатый неумеха, а потому внимательному взгляду Араго были очевидны все вольты[110], которые проделывали ловкие пальцы шулеров при тасовке колоды.

– Ты глупец, Богуш, – баском проговорил молодой черноусый поляк, одной рукой щеголевато сгибая и разгибая колоду, а другой почесывая голову под непременной рогатывкой, сдвинув ее для удобства набок. – Монморанси слишком далеко от Парижа. Туда вози, обратно вози, да сможем ли доставить потом как раз в срок? Нет, погреб – самое подходящее место, хотя бы для первой партии.

– Графиня боится… – пробормотал рыжий веснушчатый Богуш, неумело пытаясь сделать вольт, но карты вываливались из его толстых и коротких пальцев, и это вызвало презрительную реплику черноусого:

– Болван! У тебя ничего не получится, пока ты не начнешь тренироваться перед зеркалом делать вольты – тренироваться ежедневно, неустанно.

Араго в свое время прошел именно такую школу перед зеркалом, отточив до совершенства шулерское мастерство: при надобности проделал бы до 45 вольтов за минуту; кроме того, он почти ежедневно разминал кисти и пальцы аккордами, арпеджио[111] и гаммами на пианино и мог бы клятвенно подтвердить слова черноусого умельца, но сейчас его заинтересовало не шулерское мастерство, а то, чего боится графиня… какая? Уж не графиня ли Заславская?.. Ну не молчите же, паны, продолжайте чесать языками!

– Боится графиня напрасно, – отозвался на его безмолвную мольбу бас. – Что опасного в мотыгах да лопатах? Если кому взбредет в голову проверить – их в верхних ящиках и найдут. Решат мешки перетрясти – там тоже бобы пересыпаются…

– А если развязать мешки надумают? – взволнованно спросил Богуш. – Или до нижних ящиков доберутся?

– Ну что ж, – ухмыльнулся черноусый, – тогда выйдет по пословице: что посеял – собирай!

– Но шум подымется… – прошептал робкий Богуш.

– Так ведь шум и без того скоро подымется такой, что не утихнет, – похлопал его по плечу черноусый. – Сам знаешь: если нет причин для бунта, их надо создать. Вот мы и создадим!

– Не лучше ли у Слона спрятать? Надежней будет! – предложил Богуш, однако в эту минуту черноусый обернулся к Араго и пробасил на самых низких, самых недобрых нотах:

– Чего ты тут стоишь?

Разумеется, он произнес это по-польски, и Араго, услышав обращенное к нему «По цо ту стоишь?», от неожиданности едва не буркнул на том же языке: «Не твоя справа!»[112], однако все-таки сдержался, ничем не выдал себя и продолжал таращиться на соседний стол, как если бы его всецело поглощала шедшая там игра, а из обращенных к нему слов он ничего не понял.

– Ты чего, Людвиг? – удивился Богуш. – Думал, это наш? Я такого не знаю.

– Я тоже его не знаю, – отозвался черноусый Людвиг, с неохотой отводя подозрительный взгляд от Араго. – Думал, шпек[113].

– Да брось, мало ли тут всякой рвани ошивается, – примирительно бросил Богуш.

Успокоило это Людвига, нет ли, однако он вернулся к игре, так что больше ничего Араго не услышал. Поэтому он через несколько минут подсел к столу, где как раз ушел один из игравших в беззастенчиво пудреные карты, сделал ставку, разумеется, остался в проигрыше и с удрученным видом ушел.

Нырнув в подворотню, Араго подождал, не пустится ли за ним слежка, на всякий случай снял фуражку, парик и отклеил усы, однако никого не было, поэтому он отправился домой, по пути выплюнув восковую «колбаску» и решив в следующий поход поменять грим.

Вчера он так и поступил, явившись на улицу Малых Конюшен в обличье хромого толстяка с обвисшими щеками, однако ничьего внимания не привлек, Людвига и Богуша не увидел, ни слова интересного не услышал и должен был признать этот поход напрасным.

Об этом Араго и сообщил Шпису, добавив:

– Не знаю, что за мотыги и лопаты и какие бобы прячут в погребе серого особняка, но только огородников эти паны очень мало напоминали. Я думаю, речь идет об оружии. Лопаты и мотыги – это, конечно, ружья, а бобы – патроны! Но зачем им оружие, что они затевают? Опять около посольства марши маршировать, как в прошлом году? Или какую-то другую провокацию готовят? Надеюсь, завтра мне снова повезет и я услышу что-нибудь определенное, а заодно, может быть, увижу и упомянутого ими Слона. Причем я совсем недавно уже слышал это слово, эту кличку… Вспомнить бы, где и когда! Пока публика в этом притоне собиралась довольно тщедушная, никого слоновьей комплекции я не видел, но может быть, завтра…